роста лакеи услужливо открыли дверцу, Иосиф предложил Луи-Филиппу прогуляться перед сном.

Над форштадтом висел круглый, как золотой поднос, месяц. Поперек Днепра к левому песчаному берегу тянулась ясная мерцающая дорожка. Призрачно белели между хатами и в саду на склонах будто облитые молоком деревья. Время от времени вспыхивали лунные отблески на штыках часовых.

— Какая необыкновенная ночь, — не удержался Сегюр. — Только у Боплана, кажется, есть нечто подобное в «Описании Украины».

— Ничего удивительного, — сухо ответил Иосиф. — За сто тридцать лет здесь мало что изменилось. Вы думаете, граф, — продолжал он после короткой паузы, — я завидую русским? Нисколько. Ни одному государству не под силу уберечь такие владения от опасности.

— Россия уберегает, — попытался возразить Сегюр. — В Кременчуге я видел блестяще обученное войско.

— Корпус Суворова? Знаю. Этот генерал может наделать шороху. Его еще не оценили как следует. — Император взял Сегюра под локоть. — Открою вам небольшой секрет, граф: я сам поощрял русских к выходу на Черное море. Скажу больше, нас не обеспокоило даже присоединение к России Крыма. Наоборот, у Порты уменьшились шансы воевать с Австрией, потому что возникла угроза с тыла: российский флот, стоящий в Севастополе, быстро может достичь Босфора. Но, — Иосиф остановился и внимательно посмотрел в глаза Луи-Филиппа, — буду до конца откровенен: всему есть предел. Можете заверить, граф, короля, ваших союзников в Стамбуле, что я не допущу дальнейшего усиления русских. Для Вены лучше иметь соседей в чалмах, чем в шляпах.

Они сердечно попрощались друг с другом, когда месяц выкатился почти на середину неба. Над кайдацкими крышами повисла ночная тишина. Даже голосистый соловей утихомирился в зарослях крушины. Только могучий Днепр неумолчно шумел, обмывая высокой водой зеленые острова, да перекликались часовые.

IV

Петро редко удивлялся в последнее время, привык за свою жизнь к неожиданностям. Но такая внезапная и суетливая разгрузка галер даже его обескуражила. Утром они видели с Иваном, как сошла на берег царица с несколькими придворными, как подхватили и понесли в степь ее карету восемь ретивых коней. Думали, что Екатерина вскоре вернется и они поплывут дальше. Сейчас дул попутный ветер, и можно было поднять паруса, дав натруженным рукам гребцов отдых. Но после обеда суда начали покидать и остальные придворные. Спустился в шлюпку и их француз со своим приятелем. Отчалили в трех лодках музыканты, потом многочисленная обслуга с «Десны». И когда все сошедшие на берег тоже поднялись на гору в конных экипажах, гребцам, матросам, слугам велели разгружать галеры. Прошел слух, что императрица со всей свитой продолжит путешествие по суше, а галеры оставит здесь, потому что ни одна из них не пройдет через пороги.

— Вот и прибыли на место, браток, — сказал Сошенко, осматривая пологий берег. — Закончилось наше путешествие.

— А мне как-то жаль покидать судно, — признался Петро.

— Жаль этой каторги? — кивнул Иван на длиннющее весло.

— Не весла мне жаль, — ответил Бондаренко, — ладони до сих пор горят от него, — судна жаль. Оставим его на произвол судьбы, оно и сгниет на якоре, если в бурю не разобьется о прибрежные камни; видишь, сколько их торчит в воде.

— А это уже не наша забота, браток, — возразил Сошенко. — Пускай царица хлопочет об этом. Вместе с князем.

— А они уже позаботились. Видел, как махнули на гору, даже пыль столбом стала. Зачем им теперь галеры, если здесь степь ровная, катись по ней. И кони как звери — постромки рвут.

— Это так, — согласился Иван, — галеры им ни к чему. Покатались по Днепру, и хватит. Кто же на пороги сунется.

— А строгали же эти суда, наверное, не один месяц. Сам мастеровой, знаешь.

— Догадываюсь.

— Голубчики мои, — вмешался в их разговор седой боцман, — шлюпки уже подали, пора грузить.

Петро и в мыслях не мог допустить, что столько разной поклажи находилось на галере. Не успевала отчалить перегруженная так, что еле держалась на воде, лодка, а к трапу подносили новые и новые сундуки, ящики, тюки, плетеные корзины с провизией. Кучи поклажи росли и на берегу. Не хватало возов, коней, чтобы отправить ее в Новые Кайдаки, где, как стало известно, остановился на несколько дней двор императрицы. Часть провизии, которую везли аж из Киева, начала портиться. В воду, чтобы не загружать лодки (матросы и так криком кричали), летели подгнившие апельсины, заплесневелый хлеб, протухшие яйца, которые тут-же, падая сверху живыми комками, расклевывали проворные речные мартыны. Последними вывозили мягкие диваны и кресла, письменные, ломберные, туалетные столы, бюро красного и палисандрового дерева, резные комоды, свернутые в рулоны ковры, посуду в двойных тяжеленных коробах.

Один из таких коробов выскользнул из рук и, подняв фонтан брызг, пошел на дно. Возле «Самары», едва отчалив, опрокинулась шлюпка со всей поклажей. Внезапно искупанные в прохладной еще воде гребцы растерянно вертели головами, пытались схватиться за осклизлое днище. Сгоряча они, наверное, не чувствовали, что достают уже ногами дна, и силились во что бы то ни стало вскарабкаться на опрокинутую лодку.

Это неожиданное приключение развеселило лодочников. Раздался хохот. На головы гребцов со всех сторон посыпались насмешки. Хоть какое-то развлечение в тяжелой, однообразной работе.

Наконец потерпевшие сообразили, почему над ними потешаются, и, выбравшись на берег, потрусили подальше от посторонних глаз, снимая и выкручивая на ходу мокрую одежду.

Разгрузили суда уже под вечер. А утром поступила команда сниматься с якорей и идти в кильватер в Половицу, неподалеку от которой уже якобы построили пристань.

— А болтали, что галеры покинут здесь, — сказал Сошенко, протягивая своему напарнику рукоять весла. — Еще, браток, поколотим воду этой мешелкой. — И трудно было понять, сожалеет он или радуется такому повороту событий.

Пустое судно легко шло по течению. Весла лишь прикасались к поверхности воды, а холмы, деревья, хаты, кустарники на берегу проносились мимо с такой скоростью, будто их везли быстрые кони.

От Новых Кайдаков, подступавших к самому берегу заборами и камышовыми плетнями крестьянских дворов, поплыли тише. На передних галерах «сушили» весла. Матросы с длинными шестами в руках пристально всматривались с бортов каждого судна в темную днепровскую воду.

— Что они там ищут? — выглянув сквозь весельный порт наружу, спросил Иван у боцмана, спускавшегося по трапу на гребную палубу.

— Забо́ру[89], голубчик, чтоб самим не искупаться, подобно вчерашним гребцам, — ответил старик. — Здесь, в Архиерейском