Теперь это уже не святилище. Ашариты превратили его в один из своих храмов. Они снесли алтарь, убрали солнечные диски, те мозаики, которые еще уцелели. Это все знали. И она это знала.

И все равно.

Все равно. Перо опустился на колени перед этой женщиной, чья несгибаемая, нескончаемая гордость и память была упреком для них всех. Он сказал:

— Вы оказали мне большую честь тем, что говорили со мной, просили меня об этом. Я запомню. И… я сделаю все, что смогу.

Он сам себя поразил, произнеся эти слова.

Она снова улыбнулась ему. Эта улыбка не была доброй. Ходили слухи о том, что она приказала евнухам дворцового комплекса удавить двух ее детей, чтобы освободить путь к трону выбранному ею младшему сыну, тому, который взял себе имя Валерий XI и погиб во время последнего наступления войск калифа. Перо с тревогой почувствовал, что он попал в историю, которая не была его собственной.

Снаружи раздался вопль, ужасный, нечленораздельный крик.

— А, — произнесла старая женщина, поднимая голову. — Похоже, кто-то умер. Пойдем, посмотрим. Сегодняшний день становится все интереснее.

Она махнула рукой. Испуганная девушка бросилась вперед и открыла дверь. Они прошли в большую комнату. В саду лежал мертвый мужчина, а на террасе — мертвая женщина.

— Очень хорошо, — сказала императрица-мать Сарантия. — Этому уже давно пора было случиться.

Она умирала на темно-зеленых плитах пола. Она приказала привезти эти плиты из Варены, там большие каменоломни. Если знаешь, где в мире есть самые лучшие вещи, и обладаешь ресурсами, можно окружить себя красотой.

Она услышала, как открылась дверь, шаги, слова старой ведьмы. «Этому уже давно пора было случиться». Она жалела, очень жалела в последние мгновения своей жизни в этом мире, что не убила ее тогда, давно. Но письма — эти ужасные письма — сделали ее бессильной.

Было очень больно. Она раньше не знала, что бывает так больно. Говорят, рожать ребенка иногда бывает очень трудно, но у нее никогда не было ребенка. Она хотела заговорить, но почувствовала, как во рту забулькала кровь. «Вот что значит кинжал в сердце», — подумала она. Убита другой женщиной. Это дополнительная горечь. Именно так! Было так трудно, всегда так трудно для любой женщины пробиться в этом жестоком мире, а теперь…

Яркое утро. Ей показалось, что становится темнее. Стало темно.

Леонора все еще держала чашу. Она была уверена, что в ней налито отравленное вино. Держать ее в руке было страшно. Смерть на губах из серебряной чаши. Она посмотрела на тело женщины, которая правила здесь почти как королева. Плиты террасы были зеленые, некоторые потемнели от крови, почти у самых ног Леоноры. Уже в третий раз кровь рядом с ней, и кто-то мертв. Она была рада, что ее рука не дрожит, ей не хотелось пролить вино.

— С тобой все в порядке? — спросила Даница. Она вышла на террасу.

Леонора кивнула — не доверяла сейчас своему голосу. Как получилось, что в ее жизнь вошла насильственная смерть?

Она увидела, как к ней подходит Драго Остая. Он взял у нее чашу, осторожно.

— Я позабочусь об этом, — сказал он.

Однако он выглядел встревоженным. Они убили важную персону. Даница убила. Вино, яд в нем — это будет иметь значение, когда они будут об этом рассказывать.

Она услышала, как открылась дверь. Императрица-мать вернулась в комнату вместе с Перо. Старая женщина прошла мимо письменного стола. Она посмотрела на них всех, на лежащую мертвую женщину. И сказала:

— Этому уже давно пора было случиться.

Этого Леонора не поняла. Она снова повернулась к Драго.

— Могут сказать, что мы сами положили это в чашу. То, что в вине.

— Не скажут, — возразила Евдоксия, которая когда-то была императрицей Сарантия. Она снова пошла вперед, лишь слегка опираясь на трость. Перо остался сзади. — Сюда пришлют людей, и мы им покажем, где она хранила свои яды во флаконах и в чашах в глубине шкафа, уже налитые туда, в ожидании.

— Почему? Почему вы это сделаете?

Это спросила Даница, которая, казалось Леоноре, не может не противоречить и не бросать вызов, даже после того, как она опустилась на колени и поцеловала туфлю этой женщины.

Евдоксия мрачно ответила:

— Потому что она нас тоже пыталась отравить, много лет назад. Ей это не удалось. Как видите, — холодная улыбка. — Мы с ней после этого достигли взаимопонимания.

— Она была не из Родиаса, правда? — спросила Леонора.

— Конечно, нет. Из Серессы, родилась и выросла там. И осторожно внедрена сюда.

— В качестве их шпионки? — спросил Драго Остая. Леонора услышала в его голосе надежду. Если Старшая Дочь была шпионкой, тогда ее убийство могут посчитать допустимым.

Старая женщина снова улыбнулась.

— Мы подождем, пока Правитель пришлет нам кого-нибудь подходящего. А пока нужно заняться другим вопросом.

— Каким именно? — опять спросила Даница.

— Кто станет ее преемницей на посту Старшей Дочери. Ею должна стать вдова доктора, вы согласны?

— Что? — ахнула Леонора. И уставилась на нее.

— У меня нет желания… и почему… почему бы они согласились назначить меня? Должно быть, есть многие, кто… Нет! Это противоречит здравому смыслу!

Императрица продолжала улыбаться. Леонора видела, что у стоящего за ней Перо потрясенный вид.

Евдоксия из Сарантия сказала:

— Здравый смысл станет всем очевидным после того, как мы исполним свою роль и предложим это Дочерям Джада и Дубраве, синьора Мьюччи. И разве у вас нет веских причин не возвращаться в Серессу? Или в Милазию? Мы читали письма, присланные Советом Двенадцати, где говорится об их пассажирах на борту «Благословенной Игнации». В том числе и то, что написано невидимыми чернилами.

— Она вам позволила это сделать? — удивилась Даница.

— У нее не было выбора.

Молчание.

— Они ее примут? — спросила, наконец, Даница. Голос ее звучал задумчиво.

Императрица продолжала улыбаться, но в этот раз с искренней веселостью.

— Вы думаете, что мы не сумеем справиться с богобоязненными женщинами на острове в гавани Дубравы?

Даница покачала головой.

— Уверена, что сумеете, ваша милость. Вы сумеете справиться с Дубравой и Серессой, с нами, с этой мертвой женщиной. Со всеми.

— Со всеми, кроме османов в Сарантии. Но мы еще не умерли, и наши молитвы могут быть услышаны, чудеса случаются, по милости Джада.

Леонора подумала, что Евдоксия выглядит неукротимой и внушает страх. И то, что она только что сказала — правда. Леонора не вернулась бы на запад. Для нее нет дома за узким морем. Есть ли для нее дом на этом острове? Она не знает, но…