Фейнгольд также замечает, что цифры жертв траффикинга, цитируемые активистами, журналистами и неправительственными организациями, обычно высосаны из пальца и в пропагандистских целях завышены. Тем не менее даже активисты осознают, какого фантастического прогресса достигло человечество. Заявление Кевина Бэйлса, президента организации «Свободу рабам», хоть и начинается с сомнительной статистики, позволяет увидеть ситуацию в перспективе: «В то время как абсолютное количество рабов сегодня больше, чем когда бы то ни было, оно составляет, вероятно, меньшую, чем когда бы то ни было, долю населения мира. Сегодня нам не нужно выигрывать битвы в судах: рабство повсеместно запрещено законодательно. Нам не нужно приводить экономические обоснования: ни одна экономика не основана на рабстве (в отличие от XIX в., когда с отменой рабства целые отрасли могли прийти в упадок). И нам не нужно выигрывать моральные споры: никто больше не пытается оправдать рабство»[413].

~

Век разума и эпоха Просвещения положили конец многим жестоким установлениям. Но два из них оказались невероятно стойкими и просуществовали в большей части мира еще 200 лет: тирания и войны между крупными государствами. Хотя первые организованные движения за уничтожение этих явлений были практически задушены в колыбели, а их влияние начало сказываться только в наше время, их происхождение — в той же великой интеллектуальной и эмоциональной перемене, которую мы называем Гуманитарной революцией. Поэтому я расскажу о них здесь.

Согласно известному определению социолога Макса Вебера, правительство — это институт, которому принадлежит исключительное право на законное применение насилия. Собственно говоря, правительства созданы, чтобы применять насилие. В идеале это насилие держится в резерве как инструмент усмирения преступников и агрессоров, но тысячелетиями правительства в массе своей не могли похвастаться подобной сдержанностью и предавались насилию с восторгом.

Все первые великие цивилизации были деспотиями в буквальном смысле: «правитель пользовался правом убивать подчиненных произвольно и безнаказанно»[414]. Приметы деспотизма, как показала Лора Бетциг, обнаруживаются в Вавилоне, Израиле, в Римской империи, у самоанцев, жителей Фиджи, кхмеров, индейцев натчез, ацтеков, инков и в девяти африканских королевствах. Деспоты использовали свою власть, чтобы получить эволюционное преимущество: жить в роскоши и наслаждаться плотскими утехами в огромных гаремах. Вот свидетельство очевидца, относящееся к началу британской колонизации Индии: «Праздник, устроенный правителем Сурата из династии Великих Моголов… был грубо прерван хозяином, который внезапно разгневался и приказал обезглавить на месте всех танцовщиц, к полному ошеломлению английских гостей»[415]. Гости могли себе позволить изумляться, поскольку их родина уже оставила в прошлом собственный деспотизм. Будучи время от времени не в духе, Генрих VIII казнил своих двух жен, несколько их предполагаемых любовников, множество собственных советников (включая Томаса Мора и Томаса Кромвеля), переводчика Библии Уильяма Тиндейла и десятки тысяч других людей.

Право деспотов убивать по собственному капризу маячит на заднем плане историй, которые рассказывают по всему миру. Мудрый царь Соломон предложил разрешить спор о материнстве, разрубив ребенка пополам. За сказками «Тысячи и одной ночи» стоит фигура персидского шаха, убивающего по невесте в день. Легендарный владыка индийской Ориссы Нарасимха повелел, чтобы ровно 12 сотен строителей построили собор ровно за 12 лет, иначе все будут убиты. А в сказке Доктора Сьюза «Бартоломео и пятьсот его шляп» главного героя чуть не обезглавили за то, что он не смог снять свою шляпу в присутствии короля.

Кто с мечом приходит, от меча и гибнет, и на протяжении всей истории человечества основным механизмом передачи власти были политические убийства — устранение действующего лидера с целью занять его место[416]. Политические убийцы прошлого — не то же самое, что современные террористы, которые хотят таким образом сделать политическое заявление, или попасть в учебники истории, или просто находятся не в своем уме. Как правило, претендент на власть принадлежал к политической элите, убивал лидера, чтобы занять его место, и рассчитывал, что его восшествие на престол будет признано законным. Цари Саул, Давид и Соломон все были или жертвами, или исполнителями заговоров с целью убийства, а Юлий Цезарь стал одним из 34 римских императоров (всего до разделения империи их было 49), убитых собственной охраной, высокопоставленными сановниками или членами семьи. Историк-криминолог Мануэль Эйснер подсчитал, что между 600 и 1800 гг. каждый восьмой европейский монарх был убит, находясь у власти. При этом убийцей, как правило, был аристократ, а трети претендентов удалось занять трон[417].

Политические лидеры не только убивают друг друга, но и рутинно применяют массовое насилие и к своим гражданам. Они могут их пытать, лишать свободы, казнить, морить голодом или загонять в могилу тяжким трудом на гигантских стройках. Руммель подсчитал, что до XX в. правительства убили 133 млн человек, а общее число их жертв может превышать 625 млн[418]. Так что, когда набеги и усобицы уже взяты под контроль, чтобы значительно снизить уровень насилия, надо сократить насилие государственное.

В XVII и XVIII вв. многие страны пошли по пути смягчения тирании и отказа от политических убийств[419]. Эйснер подсчитал, что в период между ранним Средневековьем и 1800 г. число цареубийств в Западной и Северной Европе уменьшилось в пять раз. Хорошо иллюстрирует этот сдвиг судьба двух королей из династии Стюартов, вступивших в борьбу с английским парламентом. В 1649 г. Карла I обезглавили, но уже в 1688-м его сын Яков II был свергнут в результате бескровной Славной революции. Даже после попытки устроить государственный переворот его всего лишь отправили в изгнание. К 1776 г. американские революционеры считали деспотизмом уже всего-навсего расквартирование британских войск и налоги на чай.