Времени оставалось все меньше. Он прекрасно понимал, что после нападения на Егора Мельничука его ищет весь город. Скрываться долго не получится, его схватят с этим ружьем, а оно, возможно, свяжет его еще с каким-нибудь преступлением. Он думал об этом отстраненно, без тени страха. Ему просто хотелось, чтобы все закончилось.

Голос тоже понимал, что нужно торопиться.

— Ты облажался, — холодно бросил он. — Пацан выжил. Твоя задача — прийти в больницу и убить его. На этом — все, можешь быть свободен.

— Свободен или мертв? — горько усмехнулся Михаил.

Он не сомневался, что к Егору приставили охрану. С ружьем ему, возможно, удастся пройти в больницу… но вряд ли получится выйти оттуда.

— Ты намерен торговаться? — спросил голос.

— Нет, я. Я все сделаю. В какой он больнице?

Он понятия не имел, от кого голос получает информацию. Это тоже казалось частью сна: все всё знают по умолчанию, и только он один плывет по течению. Он ехал по городу, а рядом с ним лежало на пассажирском сидении ружье. Нереально, невозможно… но происходит же. Он думал о жене и дочери, и мысли были медленными, будто замерзшими.

Он остановился на парковке перед больницей, когда было уже темно. Михаил видел чуть поодаль полицейские автомобили — и видел машину Мельничуков. Они тоже здесь. Конечно, здесь, где ж им еще быть, когда их теперь уже единственный ребенок борется за жизнь?

Но от Егора уже ничего не зависит. Сейчас он, Михаил, пойдет туда, устроит хаос, принесет еще больше горя, которое заслужили только два человека — Данила и он сам.

А может?..

Михаил перевел взгляд с ружья на телефонную трубку, из которой раньше звучал голос. Теперь уже нет, и вряд ли этот человек способен следить за ним. Скорее, он будет следить за новостями, сообщение о нападении на больницу мгновенно облетит интернет!

Но до того, как это случится, у Михаила еще есть немного времени и возможность принять последнее самостоятельное решение.

Он понял, что пришла пора изменить правила игры.

* * *

Как и ожидала Анна, они прибыли в дачный поселок раньше группы захвата. Это нельзя было считать победой — но это давало им преимущество. Что творится в голове у убийцы — не угадаешь, и на появление вооруженных людей он может отреагировать как угодно.

Определить, в каком доме он скрывается, оказалось не так уж сложно. На этой улице было припарковано совсем мало машин, и лишь одна — возле забора с надписью «Аренда». Автомобиль этот не принадлежал Дмитрию Доброхотову официально, но по сравнению со всем, что он уже устроил, угон — меньшая из бед.

Они решили подобраться к дому со стороны заднего двора, там, где вероятность заметить их пониже. Над поселком уже сгущались сумерки, но слишком медленно, а возможности дождаться темноты у них не было. Продвигаясь вперед, Анна думала о последнем письме, которое им подбросили через Михаила Харитонова. Убийца стал небрежен — менее четкие буквы, больше указаний на личный почерк. Возможно, эксперты найдут там отпечатки пальцев. Это станет лишним доказательством, что он не пытался подставить Харитонова, он просто доигрывал свой же сценарий — кое-как, уже из последних сил.

В доме было тихо, со стороны улицы окна казались темными, со стороны заднего двора можно было разглядеть робкий проблеск света — не центральная люстра, скорее, настольная лампа, а то и вовсе свеча. Подобравшись чуть ближе, Анна заглянула в окно. Шторы завешивали его неплотно, и можно было разглядеть трех человек, затаившихся внутри.

Похищенные Ева и Ксения Харитоновы сидели на полу в углу комнаты. Заплаканная женщина прижимала к себе спящую девочку, они были скованны между собой наручниками, а Еву удерживала еще и цепь, один конец которой был замком закреплен на ее ноге, второй — на батарее.

В другой части комнаты сидел Никита — человек, изначально представившийся им Дмитрием Доброхотовым. На коленях у него лежал пистолет, на столике рядом с ним — охотничий нож и мобильный телефон. Никита выглядел так, будто не спал целую вечность. Его мертвенно бледное лицо оставалось маской безразличия, словно его давно уже не интересовала ни собственная судьба, ни вообще дела живых. Это был дурной знак.

А вот Михаила Харитонова нигде не оказалось. Плохо. Анна понятия не имела, кто еще в списке жертв Никиты, это невозможно было предугадать. Его-то в любом случае остановят, но успеет ли выполнить свою задачу Харитонов?

— Что будем делать? — тихо спросил Леон.

— Ты — сидеть здесь и наблюдать, я пойду внутрь.

Он отреагировал именно так, как она и ожидала:

— Исключено!

— Время! — напомнила Анна. — Он не знает, что мы здесь вдвоем. Отсюда ты сможешь в него выстрелить, но лучше не надо. Задача максимум — убедить его отозвать Харитонова.

— Он тоже может выстрелить в тебя!

— Может, но вряд ли.

— Значит, у него будет еще одна заложница!

— Уж лучше я, чем ребенок. Ты и сам знаешь, что через несколько минут сюда прибудет бодрая кавалерия, которая превратит все это в цирк. Так что просто помоги мне, остальное решим потом.

Он был недоволен — и напуган. Иначе и быть не могло. Однако Леон неохотно кивнул, отдавая ей право принять финальное решение.

Она не собиралась прокрадываться в дом, это все усложнило бы. Вместо этого Анна постучала в заднюю дверь, замерла на несколько секунд и, не дожидаясь ответа, зашла. То, что дверь оказалась не заперта, лишь подтверждало ее догадки насчет Никиты. Он умен и внимателен к деталям, но сейчас он просто проваливается в бездну.

Чуть раньше он бы, может, был шокирован ее появлением — или разозлен. Однако теперь Никита остался сидеть все в том же кресле, и взгляд, скользнувший по ней, был безжизненным. Но расслабляться было рано: он положил руку на пистолет, хоть и не направил на нее оружие.

— Мне почему-то казалось, что из всех, кто под меня копал, придешь ты, — сказал он. — А где твой напарник?

— С ним было бы слишком людно, — уклончиво ответила Анна. — Не думаю, что тебе нужна большая компания.

Сердце стучало все быстрее, оглушая ударами в ушах. Риск был велик, а смерти боятся все, кроме законченных психов. Но она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и привести пульс в норму. Она ведь сказала Леону правду: это необходимо было сделать.

— Это все ради твоей матери, да? — спросила она. — Я знаю, что они с ней сделали.

Вот теперь Никита вздрогнул. Даже в его нынешней апатии упоминание матери было способно встряхнуть его, как удар током.

— Ты не знаешь ничего, — криво усмехнулся он. — Никто не знает! Кроме нее…

— А теперь еще и тебя, да? Конечно, я не могу знать, что именно она чувствовала. Но я точно знаю, что она не виновата. Ее обманули, она ни на что не соглашалась.