С ним поначалу было проще всего. Наглый избалованный мажор, он был идеальным воплощением тех, кто обидел Ангелину. Так что Никита обманул его без малейшей жалости, а когда подготовка была закончена, нанес удар. Но вот смотреть, как Виктор медленно умирает, оказалось куда сложнее. На Никиту давила совесть — обычная человеческая совесть, от которой настоящие маньяки спасены в силу природных особенностей.

Никита начал меняться. Он полностью потерял способность улыбаться, он стал нервным и подавленным. Его преследовали ночные кошмары, спать он мог только с таблетками. Его жена, конечно же, заметила это. Марианна требовала, чтобы он прошел обследование, и грозилась уйти от него. Он не мог этого допустить, только не теперь. Настало время избавиться от нее.

Она позвонила ему перед тем, как уехать с вечеринки. Она не знала, что он уже возле дома, в котором веселились ее друзья, и она только что обеспечила ему идеальные условия для преступления. Никита перехватил ее на лесной дороге и забил до смерти.

— Но там ты почти сорвался, правда? — сочувствующе улыбнулась ему Анна. Ей сейчас было важно пробудить в нем человеческое, достучаться до той части сознания, которую не выжгла ненависть его матери. — Когда она шла к тебе из машины, ты не хотел этого делать.

— Она была внучкой.

— Она была твоей женой! И она была собой. Она даже не знала о том, что сотворил ее дед.

— Все мы — дети своих отцов, — пожал плечами Никита. — Это не изменится никогда.

Убийство Марианны стало для него переломным моментом. Он окончательно убедился в том, что его мать была права: он действительно монстр. Жить дальше не было смысла, ему оставалось лишь закончить свою миссию. Но, когда его допрашивала полиция, он не изображал горе, он действительно горевал. Он просто отключился от собственных мыслей и дальше действовал, как робот.

Сложнее всего ему было найти родню Марата Нима. Казалось, что этот человек наказал себя сам: окончательно опустился, семьи так и не завел, никому не был нужен. Никита чувствовал соблазн просто убить его и двигаться дальше. Но он решил не спешить, понаблюдать, и не зря. Так он выяснил, что Ним уделяет особое внимание Дине Курцевой. А когда Марат в очередной раз напился, выяснить, кем приходится ему эта девушка, было несложно.

— Марат Ним даже не был ей настоящим отцом, — заметила Анна. — Просто донором спермы, можно сказать. Он не растил ее. Он вообще не принимал в ее жизни никакого участия, он ее только раздражал. Она оказалась в таком же положении, как ты. Разве ты не мог из-за этого сделать для нее исключение?

— А кто сказал, что я сделаю исключение для самого себя?

Втереться в доверие к Дине оказалось до смешного просто. Она была одинокой, он — привлекательным даже в своем нынешнем болезненном состоянии. Никита уговорил ее скрывать эту связь, ссылаясь на жену, от которой он, конечно же, в ближайшее время уйдет. Дина поверила ему, потому что ей хотелось верить, и впустила его в свой дом.

А он ее убил — без тени той жалости, которую еще был способен испытывать к Марианне.

Ну а дальше пришла пора разворошить осиное гнездо. Он не сомневался, что родственники его жертв горюют. Но теперь ему нужно было показать, что это не случайные преступления, что все взаимосвязано. Тогда к их горю прибавилось бы и чувство вины за то, что они причастны к гибели своих детей.

— Ты переоценил их, — покачала головой Анна. — Догадался, пожалуй, только Валентин Семенов. Он — бывший следователь, умеет соотносить одно с другим. Он покончил с собой, но — стариком. Разве это стоило убийства молоденькой девушки?

— Мама хотела этого.

Он даже теперь не переходил на крик. У него остались только абсолютные истины, за которые он держался.

— Ну конечно… Но Марианну ты мог и не трогать. Ее дед, Анатолий Касанский, умер задолго до твоей охоты. Став ее мужем, ты не мог этого не знать. Так зачем? Потому что мама хотела?

— Этого достаточно.

— Дело твое. Но неужели ты действительно думал, что такие люди, как Данила Мельничук, способны на признание вины? Даже поняв, из-за чего убили Лолиту, — а я не уверена, что он понял, — он обвинит в этом только тебя. Себя — никогда! Эти люди не похожи на тебя, Никита. У них нет совести, которая терзала бы их. Нет смысла продолжать это!

— Но нет смысла и завершать прежде срока, раз я уже начал.

— Потому что ты что-то должен своей матери — или потому что не знаешь, как быть дальше? Но вот ведь какое дело, Никита. Ты изначально не был ей ничего должен. Она тебе — да. Потому что, как бы ни сложилась ее судьба, она не имела права сваливать это все на тебя! Она тебя сломала, как сломали ее. Но у тебя еще есть возможность остановить это.

— Остановить что? Вернуть к жизни шесть человек?

— Пять, — уточнила она. — Егор жив. И ты можешь избежать новых жертв! Сделай это как ты, а не как посланник своей матери!

Она уже не беспокоилась за заложников, Никита не мог прицелиться в их. Не беспокоилась она и за себя: она знала, что Леон выстрелит прежде, чем Никита наведет на нее пистолет. Но она понимала, что Михаил Харитонов, возможно, сейчас выполняет где-то очередное безумное задание. Вот что она должна была прекратить! У нее в руках была чья-то жизнь — а она даже не знала, чья.

— Позволь мне помочь тебе, Никита, — прошептала она. — Нельзя исправить то, что сделано, но можно починить тебя. Просто набери номер. Тогда ты докажешь, что твоя мать ошиблась в тебе. Она не родила монстра. Она просто сама им стала.

На парковке их осталось только двое. Они стояли друг напротив друга, разделенные ничтожным расстоянием — метров пять, не больше. С такого расстояния не промажешь.

Другие люди тут тоже были, но они разбежались, когда увидели ружье. Михаил не сомневался, что в полицию уже позвонили. Долго ждать не придется, наверняка кто-то есть в больнице. Поэтому он не медлил. Он рассказал Даниле Мельничуку, стоящему теперь напротив него, как все обстоит на самом деле.

Напомнил про девушку, жизнь которой они сломали. Рассказал про незнакомца, который решил за нее отомстить. Объяснил, почему стали жертвами их дети — и что еще может произойти. Ему хотелось разделить груз ответственности. Пусть и Данила теперь терзается угрызениями совести из-за того, что они натворили!

Но Данила ничем не терзался. Он все выслушал, понял, — что тут можно не понять? — однако смотрел на Михаила не с сочувствием, а с ненавистью и презрением, как на какое-то насекомое, вылезшее из темного сырого угла.

— Значит, мой сын пострадал только потому, что у тебя мозгов нет? — процедил сквозь сжатые зубы Мельничук.

— Что?..

— Как ты мог повестись на такой откровенный шантаж?! Даже если Егор выживет, он останется инвалидом! Все из-за того, что ты решил вести переговоры с террористом лично, умник хренов!