— Хватит про убийства. Нам нужно выяснить, действительно ли Фиц-Алдельм состоит в сговоре с Филиппом. Чтобы идти с этим к королю, потребуются доказательства. Мы видели, как он скрывается в подземном ходе тамплиеров, но этого мало.

— Да как мы раздобудем доказательства? — выпалил Рис. — Я не паук, чтобы пробраться в комнату, где он встречался с Филиппом, и все подслушать! И вы тоже.

— Это так, к несчастью. Но наш долг — выяснить все, что мы способны, оставив в стороне нашу вражду с Фиц-Алдельмом.

Рис явно был не согласен, но покорно кивнул и пообещал не чинить расправу самовольно. Вместо этого ему предстояло заручиться помощью де Дрюна и удвоить усилия, дабы разузнать про делишки Фиц-Алдельма.

Надежда на успех этой затеи выглядела сомнительной, но я принял решение. Лучше попытаться и не преуспеть, чем предстать перед Джоанной жестоким убийцей.

Глава 20

Три дня спустя, двадцать шестого июля, я находился в большом зале внутри цитадели. Он был полон народа. Никто не хотел пропустить такое событие: не один больной встал с ложа, чтобы присутствовать на важнейшем собрании, созванном по настоянию Ричарда. Целью было установить, останется ли Ги де Лузиньян королем Иерусалимским, или его сместит пронырливый и дипломатичный Конрад Монферратский.

Со времени стычки с Филиппом как Конрад, так и Ги обхаживали Ричарда. Я присутствовал на обеих встречах. Как ни досадно, Конрад, низенький и плотный человечек с длинными волосами и аккуратно подстриженной бородкой, был в куда более выигрышном положении. Как правитель Тира, он выглядел привлекательнее доброжелательного и любезного, но безземельного Ги. Что еще более важно, христиан, истребленных четыре года назад у Хаттина, возглавлял не Конрад, а Ги. Ни один человек в здравом уме не пожелал бы идти за таким полководцем, и Конрад красноречиво на это указал. При Ги пулены так и останутся разделенными, вместо того чтобы объединиться против общего врага — сарацин.

Доводы Конрада поколебали Ричарда. Много часов спустя после встречи он спорил сам с собой — мне редко доводилось видеть такое. Король разрывался между стремлением обеспечить будущность Святой земли и сохранить хорошие отношения с вассалом. В итоге он был вынужден предпочесть Ги, но, стремясь действовать открыто, распорядился созвать собрание и уладить вопрос.

Представители различных партий вместе вливались в зал, но затем разделились, как масло и вода, собравшись в отдельные кучки на аккуратно расставленных скамьях. В конце зала осталось свободное пространство, предназначенное для выступающих.

Тут был Филипп Капет со всклокоченной головой, весь какой-то растрепанный. С ним пришли герцог Гуго Бургундский, граф Петр Неверский, епископ Бове, Дрого де Мерло и еще сколько-то его соратников, известных мне. Онфруа де Торон сел среди собратьев-пуленов, включая Балиана д’Ибелина и Иосция, архиепископа Тирского. Конрад Монферратский нашептывал что-то на ухо двум последним, самым влиятельным из своих союзников.

Онфруа хмурился, и я решил, что дело не только в присутствии Конрада, укравшего его жену. Скорее всего, молодой человек понимал, что, когда решается судьба всего Иерусалимского королевства, на незаконный брак можно закрыть глаза. Короче говоря, счастье Онфруа и Изабеллы никого не волновало. Неудивительно, что ему было грустно.

Присутствовали все придворные Ричарда: бароны, епископы и рыцари, в том числе Фиц-Алдельм и я. Великие магистры Робер де Сабль и Гарнье Наблусский сидели бок о бок в туниках, расшитых символами своих орденов, рядом — десятка два их маршалов. Все они пребывали в мрачной готовности. Народ помельче, солдаты и слуги, толпился в задней части зала, где можно было только стоять. Мне показалось, что я заметил Джоанну и одну из ее придворных дам — с головой укрывшись плащами, они прятались за колонной, что вызвало у меня улыбку. Накануне я слышал, что дамам строго-настрого запрещено присутствовать.

Иосций, исполняющий роль председателя, открыл собрание. Первым дали слово Ги де Лузиньяну. Не обладавший красноречивостью Конрада, Ги оказался пылким оратором. Он с чувством поведал об их с Сибиллой браке, восхождении на престол, рождении дочерей. Опустив подробности битвы при Хаттине, Лузиньян рассказал о том, как Саладин отпустил его, и даже о своем обещании больше не сражаться с сарацинами.

— Клятва, данная неверным, черномазому племени, не имеет силы, — заявил он под громкие крики одобрения.

Продолжив, Лузиньян остановился на том, что не получил помощи из Тира, — тут он бросил обвиняющий взгляд на Конрада, который тот умышленно не заметил, — но выступил на юг, к Акре, и вопреки всем тяготам два года осаждал крепость.

— Моя жена и дочери умерли, да упокоит Господь их души, но я не совершил ничего такого, чтобы меня лишали трона, — вскричал Ги натужным от переживаний голосом. — Признайте меня монархом, и я всю свою жизнь посвящу королевству.

Его речь приняли хорошо, отметил я, оглядывая публику. Лица выражали приязнь. Люди обменивались кивками. Я уже знал о намерении Ричарда восстановить Ги на троне, теперь же пришел к выводу, что народ тоже этого хочет.

Конрад Монферратский уже вскочил, дожидаясь своей очереди. В красно-желтом одеянии и восточных туфлях с загнутыми носками, источавший благоуханный аромат, он был скорее пуленом, нежели франком. Едва архиепископ Иосций успел поблагодарить Ги и представить Конрада, как тот начал говорить:

— Вы сами слышали, как Ги заклеймил себя, мессиры. — В зале раздались удивленные возгласы, а Лузиньян стал бурно протестовать. Конрад поднял руки, призывая к тишине, и продолжил: — Ги, бывший тогда королем, привел войско к разгрому у Рогов Хаттина. Под его началом полег или был пленен цвет утремерского воинства. Но и тогда проклятое сарацинское племя не утолило своей жажды крови. После битвы владетель Керака Рейнальд де Шатильон был казнен лично Саладином, сотни тамплиеров и госпитальеров были зверски убиты.

Яростные вопли, поднявшиеся при его словах, достигли крещендо, и Конрад улыбнулся.

— Если бы не бездарное водительство Ги, с Хаттином никогда бы не случилось несчастья, — продолжил он, когда шум улегся. — Иерусалим остался бы в руках христиан! Неудивительно, что в своей речи он старательно избегал упоминаний о Хаттине.

Лузиньян злился, но не мог заткнуть рот сопернику и вместе с нами слушал, как Конрад живописует свой захват Тира — в тот миг, когда крепость почти сдалась уже туркам, — и ее мужественную оборону с тех пор. Женившись на Изабелле, сестре покойной королевы Сибиллы, он стал очевидным и достойным наследником трона. Превосходный лицедей, Конрад только что не раскланялся перед публикой, когда закончил.

Затем Иосций потребовал, чтобы оба соперника поклялись подчиниться решению королей и рыцарства. Ги и Конрад охотно сделали это.

Для королей, лордов и прелатов настало