Перевёрнутый Альгиз. Смерть, приходящая ко всем.

Перевёрнутый Манназ. Пустота и забвение.

Турс. Действие, вопреки смерти и пустоте, удар из могилы, из тьмы, из бесконечной пустоты.

Руны взвыли, полыхнули белым огнём, раскинулись передо мной – и я стал лить своё время в них, в жадно полыхающую топку вечности, где руны загорались одна за другой, ломая мироздание и выворачивая его наизнанку. Мне показалось, что здание затряслось, но, может быть, это подкашивались мои ноги, а руны всё наливались и наливались светом, пока одна за другой не застывали, насытившись…

Гебо…

Альгиз…

Манназ…

Вуньо…

Я потянулся за временем, чтобы насытить перевёрнутую Вуньо – и вдруг ощутил дно.

Времени больше не было.

Я выбрал себя досуха.

Я понял слишком поздно, мне не хватит жизни, чтобы стать бессмертным.

Я не смогу, не смогу закончить эту руну!

Жалкие стариковские слёзы потекли по моим щекам, пока я балансировал на последних секундах, страшась и желая влить их в бездну.

А потом Мира обняла меня, и её время потекло в руну Акса Танри.

Перевёрнутая Вуньо…

Наудиз…

Перевёрнутый Альгиз…

Перевёрнутый Манназ…

Её время тоже кончалось – вместе с моим.

И мы напоили Турс последними секундами.

Мир наполнился ослепительным светом, и я увидел его – время. Бескрайнее море, раскинувшееся вокруг. Насмешливо смотрящее на нас: где вы были раньше? Чего вам не хватало, из-за чего вы страдаете, плачете, убиваете? Вот же я, нескончаемое и вечное.

Время.

Я втянул в себя сразу десяток лет. Рядом вдохнула и вскрикнула Мира.

Это было как любовь, только ещё сильнее.

Океан света качался вокруг, и мы замерли посередине.

Я вдруг понял, что могу захлебнуться в нём. Могу впитать столько, что растворюсь, унесусь в никуда.

И я оторвался от руны, погасил её. Придержал Миру, но понял, что она не нуждается в этом.

Её волосы были белые, но уже не от старости, а глаза яркие и живые.

– Сразу много не надо, – прошептал я. – Привратник удивится.

Кажется, нам было примерно по тридцать.

– Да пусть хоть удавится, – сказала Мира.

Привратнику не пришлось ни удивляться, ни накладывать на себя руки: утром в вестибюле дежурил другой человек, совсем молодой парень. На нас он взглянул без удивления, видимо, мы прекрасно подошли под описание «волшебник и волшебница, старые, с восточных провинций, у старика нет левой руки».

А вот официант в ресторане был тот же, что и вчера, и он выглядел удивлённым. Одно дело – маг, постаревший за ночь. Совсем другое – омолодившийся.

– Важная встреча, – сказала ему Мира, не очень удачно имитируя старческий голос. – Времени жалко, но надо выглядеть моложе, перспективнее. Да… принесите хороший завтрак? Мы заплатим.

Официант успокоился. Безрассудных магов, создающих себе иллюзию молодости, он повидал немало.

Мы съели яичницу с травами и сыром, сосиски из перепёлок, выпили по чашке крепкого кофе. Молча. Только иногда смотрели друг на друга и начинали улыбаться.

Будь официант поумнее и понаблюдательнее, он бы при виде этих улыбок отправился к шеф-повару, взял расчёт и уехал в другой город. А может, и в другую страну.

– Всё-таки без руки неудобно, – сказал я.

– Ты очень ловко обходишься одной вилкой, – заметила Мира.

– Да я не про еду. Мне на тебя рук не хватает, – объяснил я.

– Ну… мне показалось, что ты неплохо справлялся, – лукаво сказала Мира.

Впитав время из рунного камня, мы уснули не сразу.

– Старался, – согласился я. – Мира, нам надо будет уходить. Такой выброс времени, как случился ночью, мог насторожить кого угодно.

– Кого не нужно, – уточнила Мира.

– Да.

– Подумаешь, выброс, – сказала Мира. – Я видела такой в Академии, когда спятившая волшебница спалила всё дотла.

– А если повелитель чувствует, куда течёт время?

– Хорошо, – согласилась Мира. – Теперь нам и впрямь нечего тут делать.

Мы взяли ещё по чашке кофе. Я изучал портрет над дверью ресторана. Как и в нашем клубе, здесь был изображён местный Герой – Уинвард. Художник трижды отошёл от канона, изобразил юношу совсем мальчишкой, не впереди, а позади других магов и не умирающим с героической улыбкой на лице, а выпрямившимся во весь рост и торжествующим. Уинвард был стройным, чернокожим, как уроженцы самых южных провинций, хотя ни рост, ни цвет его кожи никто точно не помнил.

– Уинвард, – сказал я. – Мне не даёт покоя это имя в предсказании. Лунная Дева всё сказала верно, но найти связь между Танри, Мирарек и Уинвардом я не могу.

– Да неважно это, – ответила Мира. – Он – их сын. Или был не столь юн и крутил роман с моей тёзкой.

– Что-то тут важное, – повторил я упрямо. – Мира… а что Лунная Дева сказала тебе?

– Я же говорила, – Мира сразу помрачнела. – Велела верить. «Доверяй Грису, когда в тебе не останется ни капли веры».

– Мира… – я покрутил в руке чашку. – Пророчица не говорила так просто.

– Грис, отстань!

– Мира, мы собираемся сейчас взять за глотку самого сильного мага на Земле. А ты о чём-то умалчиваешь.

Жена подняла на меня взгляд.

– Хорошо. Пророчица сказала: «Доверяй Грису, когда в тебе не останется ни капли веры. И останови его, когда будешь верить всей душой».

Я подумал немного. Спросил:

– И всё?

– Да…

– Именно это ты не хотела мне говорить? Семь лет в себе таила?

– Да! – возмутилась Мира. – Но это же… это свинство, предательство!

– Почему? Жена должна верить мужу. И должна вовремя остановить, если тот ошибается. Вот и весь смысл того, что тебе сказали. Так и поступай!

Мира возмущённо смотрела на меня. Потом покачала головой:

– Грисар! В тебе нет никакой романтики, никакого трепета перед пророчествами!

– Конечно же нет, – ответил я. – Пророчество – это картинки будущего, выхваченные волшебником, когда вокруг кипит время. Та бедная девочка потому и старела так быстро, что ей потребовалось заглянуть на семь лет вперёд и увидеть то, что ещё не случилось.