Пожалуй, все складывалось не так плохо…

Артем чувствовал, что и консул, и задержанный Джоханссон все более успокаиваются и даже начинают быть полезными защите.

— Итак, согласно рапорту участкового милиционера… — с напором продолжил Соломин, и в следующее мгновение Джоханссон склонился к уху адвоката.

— Там не было участкового милиционера, — шепотом на норвежском произнес он, — это подтасовка.

«Скорее всего… — мысленно согласился Павлов, — но ты-то, обычный инженер, где узнал, как отличить участкового милиционера от простого патрульного?»

Впрочем, для дела защиты это заявление Джоханссона более чем годилось. Артем кивнул и тут же сделал пометку в блокноте.

— …при просьбе предъявить документы оказал сопротивление, — продолжал читать Соломин, — нанес телесные повреждения сотруднику правоохранительных органов майору Кривцову. А именно, перелом челюстно-лицевой кости слева, гематома левого глаза, смещение перегородки носа, сотрясение мозга. В настоящее время майор Кривцов госпитализирован.

«Как интересно…» — отметил Артем и невольно оценил вполне обычное телосложение подзащитного. Впрочем, и при атлетическом сложении нанести такие повреждения майору-контрразведчику было нелегко.

Соломин возвысил голос.

— Предупреждая ваши возможные вопросы, — обратился он к защитнику, Торну и консулу, — сразу поясняю: экспертиза телесных повреждений пока не назначена. От ее результатов будет ясно, какая именно из статей Уголовного кодекса будет предъявлена господину Джоханссону. Судя по предварительным данным, как минимум «нанесение телесных повреждений средней тяжести». Но если майор Кривцов будет комиссован решением военно-врачебной комиссии, то без «тяжких телесных» никак не обойтись. Увы! Вот так.

Артем едва не присвистнул, а полковник Соломин захлопнул папку и посмотрел в сторону переводчика:

— Вы все успели перевести?

— Так точно, товарищ полковник. Все до буквы, — отчеканил усач.

Соломин повернулся к Торну:

— Тогда слушаем вас. Желаете что-то добавить? Поправить? Или даже опровергнуть, может быть?

Торн Джоханссон наклонился к Артему:

— Мы не можем подчиняться такой направленности следствия. Смотрите, что происходит. Меня пытаются сделать обычным уголовником, господин Павлов, а ведь я защищался. Далее…

Все так же шепотом на норвежском языке он принялся выкладывать пункт за пунктом — каждое свое возражение, и лишь когда он изложил все и остановился, заговорил Артем:

— Господин следователь, просим объявить перерыв на десять минут. Подзащитный высказал желание пообщаться наедине. Как вы знаете, он имеет на это право, — добавил он.

— Имеет, имеет, — согласился Соломин, — только я тоже не мальчик, чтоб вам каждые пять минут объявлять перерыв. Даю вам тридцать минут, и на сегодня больше перерывов, типа «по-со-ве-то-вать-ся», не просите. Не получите. Можете жаловаться прокурору.

Открывший было рот для возражения Павлов кивнул.

— Перерыв тридцать минут, — объявил Соломин, — прошу всех выйти. Адвокат и подзащитный имеют право общаться без свидетелей. — Руководитель огромной следственной бригады отвернулся от Павлова и Томми и, насвистывая веселый мотивчик, прошел к двери.

Допрос длился третий час, а задержанный «норвежец» чувствовал себя очень даже комфортно, явно тянул время и не собирался давать никаких показаний. Протокол вел молодой, но очень толковый следователь-майор. Он быстро забивал в компьютер односложные ответы после перевода на русский. Капитан-переводчик, приставленный к Томми, ловил каждое его слово и даже междометие и старался тщательно перевести на русский язык. Ну, а Соломин все это время стоял у окна, скрестив руки на груди, и мрачно наблюдал за балаганом, в который превращалось серьезное и ответственное следственное действие.

Задержанный почти глумился. На дежурный вопрос следователя о своей биографии и роде деятельности Джоханссон поведал сорокаминутную историю о том, как его далекий предок Эрик Рёд Хориг, прозванный Рыжая Борода, открыл Америку, а двоюродный прапрадед Амундсен покорил Северный полюс. Ему же, бедному инженеру, приходится теперь отдуваться за своих великих предков в этой странной тюрьме «Лефортово», где соседи по камере оставляют впечатление наемных убийц КГБ, а следователь потакает беззаконию и грозит невинному туристу Сибирью.

Где-то на этих словах полковник Соломин хрустнул суставами и вышел из следственного кабинета; ему уже было ясно, что откровений не будет. Ну, а пока несчастный майор записывал за переводчиком все пересказанные байки, Юрий Максимович спустился в подвал к оперативникам, осуществлявшим в тюрьме тотальный контроль. Внимательно прочитал уже расшифрованную и переведенную на русский язык беседу Павлова с Джоханссоном, и чем дальше углублялся в их диалог, тем сильнее злился. Артем работал так, словно всерьез рассчитывал вытащить подзащитного на свободу.

Так, он настоятельно рекомендовал подзащитному внимательно выслушивать вопросы, прежде чем вообще что-либо отвечать. По возможности не отвечать на поставленный вопрос четко, а говорить расплывчато и неконкретно. Стараться по структуре и теме вопроса понять, что уже известно следствию, а что — еще нет.

Артем долго и подробно объяснял, что задержание на десять суток без предъявления обвинения мера крайняя, применяется в виде исключения и, скорее всего, подтверждает, что у следствия недостаточно улик для предъявления полноценного обвинения. Такой арест осуждается Европейской конвенцией и неизбежно будет отменен в ближайшем будущем. Мало того, сам по себе арест, до сих пор применяемый в России следователем, а не судом, тоже скоро будет отменен, так как не соответствует пониманию и духу Европейского суда по правам человека. Говоря же о тактике защиты, Павлов предложил для начала фиксировать все нарушения, допускаемые следствием, и по итогам каждого дня составлять пять-десять жалоб в Генеральную прокуратуру.

А в самом конце Павлов сказал что-то такое, отчего подзащитный просиял и совершенно успокоился. Вот только сказано это было так тихо, что прослушка зафиксировала только едва заметный ничего не значащий шум.

Сказать, что Соломин был разозлен, мог бы человек, не знакомый с особенностями поведения Юрия Максимовича. Нет, внешне он был абсолютно спокоен и даже апатичен. Но это и означало высшую степень бешенства, в которую до этого дня он впадал лишь раз. В тот самый злополучный день, когда некий неведомый завистник подставил его Полину в Лондоне.

— Ну, нет…

Соломин решительно двинулся в следственный блок. Допрос был уже окончен, кабинет закрыт, «норвежца» увели на обед, а Павлов как раз выходил из последней решетчатой двери.

— Артемий Андреевич! — громко окликнул его Соломин. — Удели-ка мне пару минут!

Артем хорошо знал своего друга и еще лучше помнил обстоятельства, при которых Соня Ковалевская была вынуждена покинуть Россию, а потому предвидел отсутствие в будущем разговоре легкой приятности.