увидела кого-то, кроме шаманки, только летом?

– Почему? С Танияром я познакомилась еще зимой, когда его принесли израненным к моей матери.

– И ни в одном из таганов о тебе даже не слышали, пока вы не пришли на праздник лета?

– Откуда же им было услышать обо мне, если мама подобрала меня в священных землях и до лета я оставалась в ее доме? – удивилась я.

– Мне почему-то думалось, что ты попала в таган и оттуда шаманка тебя забрала, – ответил Алтаах.

Я отрицательно покачала головой:

– Нет.

– Значит, ты попала сразу к ее дому, – снова покивал Алтаах, а я усмехнулась:

– Вовсе нет. Я попала в пещеру охо на священных землях. А вот когда выбралась оттуда, мама подобрала меня через некоторое время. Я тогда уже замерзала, лежа в снегу. Вот тогда она и появилась, а как добирались до ее дома, я уже не помню. Мама выходила меня, потом учила, ну а там…

Я, разведя руками, многозначительно замолчала. Алтаах улыбнулся и, потянувшись через столик, пожал мое плечо:

– Хорошо, что она успела. Было бы жаль, если бы тебя съел охо или ты замерзла насмерть. Наши зимы суровые.

– Зато летом хорошо, – ответила я, и махир улыбнулся:

– Это верно, дайнани. – А потом неожиданно спросил: – А что ответишь мне?

– На что? – удивилась я, понимая, к чему он клонит.

Алтаах добродушно рассмеялся и погрозил мне пальцем.

– Ты меня поняла. Неужели всё еще не решилась? – Я ответила внимательным взглядом. – Ты мне не веришь, – теперь улыбка его стала немного грустной. Махир вздохнул и покачал головой. – Я честен с тобой, дайнани, но… – Он поднялся на ноги. – Я дам тебе еще немного времени. Отдыхай, Ашити, добрых снов.

И направился к двери. Я покусывала губы и смотрела ему вслед. Значит, времени у меня осталось совсем мало, а после всё начнет меняться.

– Если он не решится, я пропала, – прошептала я на родном языке, думая об Архаме.

И вот он вышел на назначенное место. В эту минуту бальчи мешал мне как никогда. Нужно было спровадить его, чтобы поговорить с братом моего мужа без помех. Единственным поводом было отправить его за едой, но так я поступала уже не в первый раз, а махир показал, что заинтересован нашими встречами с Архамом. Значит, не стоит рисковать, поступая так в очередной раз. И бежать сразу в садик было нельзя. Но земля жгла ноги, и волнение было столь велико, что хотелось плюнуть на всё и сделать, как хочется. И…

Я ушла в свою спальню. Заставила себя сесть на кровать и некоторое время оставалась в неподвижности, тихо мыча песенку, услышанную мною в Иртэгене. Однако нервничала я всё больше и пела всё громче. А вскоре, устав себя сдерживать, вновь была на ногах и, обойдя спальню, вышла оттуда. Теперь я не только пела, но еще и приплясывала, стараясь так унять напряжение.

– Наверное, теперь уже можно сказать, что я проголодалась, – на миг прервавшись, прошептала я на родном языке.

Оглядевшись, я поняла, что бальчи в доме нет. Это удивило. Если я не выгоняла его во двор, то прислужник оставался поблизости, чтобы быстро исполнить мои повеления, ну и не терять из виду, естественно, тоже. Но вот его не было, и я, возобновив свое пение, отправилась на поиски моей тени.

В столовой я его не нашла, как и в гостиной. Зато обнаружила во дворе, да не просто во дворе, а возле двери, которая вела прочь из выделенного мне дома. Но что больше всего поразило меня, бальчи мученически кривился. А когда я с песней вышла во двор, то и вовсе отвернулся и заткнул уши. И я поняла – страдает от моего исполнения.

Если бы мой рот не был занят песней, то я бы сейчас ехидно ухмыльнулась. Однако обнаружив, что обладаю оружием, о котором не подозревала, я продолжила свое черное дело – пение. Солнышко светило, дул теплый ветерок, по голубому небу плыли облака, которыми было так приятно любоваться под веселую песенку, и я любовалась изо всех сил.

– Дайнани! – неожиданно гаркнул бальчи, впервые повысив голос, да и просто утратив невозмутимость. Я в удивлении воззрилась на него, и бальчи добавил уже более спокойно: – Ты, наверное, проголодалась. Я принесу.

– Да, перекусить было бы недурно, – согласилась я, и прислужника вынесло со двора, будто порывом урагана.

Вот теперь я дала волю ехидству, думая о махире, который, должно быть, тоже слушал мои трели. Может, и не бальчи, а именно ему стало дурно, впрочем, это уже не имело значения. Главного я достигла без всякой нарочитости и не прилагая к этому никаких усилий – соглядатай покинул меня. И я поспешила в сад, надеясь, что Архам там и сейчас скажет мне, когда, и что немаловажно, как мы побежим из Дааса.

Но моего деверя там не было. Обнаружив это, я ощутила дикое разочарование и злость, направленную одновременно на всех: на махира, бальчи, Архама и даже на себя. Не надо было тянуть! Впрочем, было и сомнение: верно ли вообще поняла бывшего каана? Быть может, он просто вышел из дартана, устав от однообразия или своей женушки, а кивком просто поздоровался, а я всего лишь приняла желаемое за действительное.

– Проклятие, – в сердцах буркнула я, а потом мой взгляд упал себе под ноги.

Там лежал мешочек, небольшой, но и вовсе не маленький. Подняв его, я нащупала нечто похожее на несколько маленьких свитков. Охнула и поспешила в беседку, чтобы посмотреть, что для меня оставил деверь. И оказалась права в своих подозрениях. Там и вправду лежали несколько чистых свитков, еще был грифель… грифель! Ну, или что-то очень похожее на него. И, что показалось мне в данный момент наиболее ценным, послание от Архама.

– Ты поймешь, ты учила ирэ, – прочитала я начало послания и усмехнулась.

Впрочем, записка была короткой. Архам говорил, что он готов уйти и что произойдет это уже совсем скоро. Как – расскажет при встрече. «Приходи ночью, буду ждать», – закончил он свое послание. Я написала ответ, чтобы он не сомневался в том, что мне всё понятно, и послание дошло до адресата. После положила свою записку туда же, откуда взяла мешок, прикрыла зеленью и вернулась в дом, полная смешанных чувств.

Я была рада новостям, но ожидала большего. А выходило, что снова надо ждать, а чего именно, так и непонятно.

– Всё хорошо, – заверила я саму себя. – Скоро поговорим, и будет больше ясности.

И это и вправду было вскоре, потому что