по этому следу. Сам твой мир мне интересен лишь для познания. Как ты говоришь… магия? Магия мне тоже любопытна, ее законы в вашем мире. Узнавать что-то новое всегда интересно, разве не так? Тебе интересны ирэ, мне – законы чужого мастерства. И я готов после вернуть тебя назад, и в этот мир, и к твоему мужу. Но я хочу попытаться открыть грань миров, и для этого мне нужна твоя память. Как видишь, ничего ужасающего ни для тагайни, ни для тех, кто остался в твоем мире. Я хочу учиться, как и ты. Ответишь добром на добро? Я помогаю тебе, ты поможешь мне, и мы оба получим то, что хотим. Что ответишь, Ашити?

Вот теперь я не просто отвернулась, но опустила голову и скрылась за свесившимися вперед волосами. Я не верила махиру. Хотя, наверное, все-таки верила в той части, что он никогда не открывал… как он там сказал? Грань миров? Верно, что никогда не открывал грань миров. И что я нужна была как подопытный образец тоже верила безоговорочно. Но вот что это не принесет вреда тагайни, не верила совершенно. Однако от меня ожидали ответа, и я понимала, что мой отказ может многое изменить в моем нынешнем существовании. В темницу вряд ли бросит сразу, но с малого точно начнет. К примеру, лишит занятий с Рахоном. Потом, возможно, самого Рахона – единственного, с кем я общаюсь в Даасе. И постепенно мы вполне можем прийти к подземелью…

Нда-а, пора бы и бежать отсюда, вопрос только как?

– Отец!

Никогда еще я так не радовалась Акмаль… да и вообще еще никогда ей не радовалась, а вот сейчас могла бы кинуться на шею. Явление махари оказалось весьма кстати. Я с готовностью обернулась к своей соседке по дартану, посмотрел на нее и Алтаах.

– Пусть Покровитель не оставит тебя своим доверием, отец, – с почтением произнесла Акмаль, склонив голову перед махиром.

– Покровитель со мной, дочь, – ровно ответил махир, теплоты в его голосе не было.

– Могу ли я говорить с тобой, отец? – спросила махари и заглянула Алтааху в глазу.

Похоже, с момента возвращения они так еще и не виделись, уж больно беспомощной и несчастной казалась Акмаль в этот момент, слишком заметна была надежда в ее глазах. Махир не простил названой дочери ее провала, это я поняла по его ответному надменному взгляду и поджатым губам. И она это знала.

– Она очень старалась, – заметила я. – Но с определенного момента у махари не было возможности удержаться.

На меня посмотрели оба илгизита, я вопросительно приподняла брови, а после махнула рукой – пусть разбираются сами.

– Кто позволял тебе говорить, пришлая? – со знакомым гонором вопросила махари.

– Я позволил, – ответил ей махир.

– Так вот она верность дочери Ашит, – язвительно заметил третий голос, и на сцену вышла Селек.

Я закатила глаза. Если Акмаль злилась от бессилия и чувства вины, а может быть, и страха перед могущественным отцом, и это я могла понять, то поведение Селек казалось в высшей степени неразумным.

– Зачем ты говоришь с ней, махир? – подбоченившись, спросила зарвавшаяся каанша. – Умного не скажет, верить ей нельзя.

– Мама.

Теперь я, махир и Акмаль обернулись к Архаму, вставшему в дверях дартана. Селек, величественная от запредельной самоуверенности, с явным чувством превосходства подошла к сыну и встала перед ним, повернувшись к нам лицом. Догадаться о причинах столь вызывающего поведения было несложно. Архам мог быть надеждой илгизитов на установление власти в Айдыгере, на трети которого он уже правил. А она верховодила сыном, и значит, сейчас полагала себя в наиболее выигрышном положении. То, что Селек заблуждается, было понятно уже по одному взгляду на Алтааха. Губы махира презрительно скривились, но бывшая каанша этого, кажется, не замечала.

– Вот послушай, что я тебе скажу, махир, – начала она и замолчала.

Вот так разом. Без почерневших глаз или вскинутых рук. Алтаах продолжал смотреть на Селек, а она глядела на него, и мне казалось, что между ними что-то происходит. Мать Архама не задыхалась, как в случае с Рахоном, дышала ровно и глубоко. И все-таки нормальной она уже не была.

– Иди, – негромко велел ей махир, и Селек послушно вошла в дартан.

– Мама, – позвал ее Архам.

Женщина не откликнулась. Мой деверь перевел взгляд на махира, но тот уже снова смотрел на дочь.

– Ступай за мной, – сказал он, и Акмаль, судорожно вздохнув, склонила голову.

Вздохнула и я, с облегчением. Что бы сейчас ни произошло, но меня оставили в покое, хотя бы на время. У меня появилась возможность подумать и найти лучший повод оттянуть свой отказ. И когда махир с дочерью скрылись за поворотом, я посмотрела на Архама.

– Если Отец будет милостив, то уже скоро, – тихо сказал он и поспешил в дартан.

Меня тоже мучило любопытство. Хотелось войти следом и узнать, что же там происходит с Селек, но из-за поворота вышел бальчи, и я сказала ему:

– Найдем Рахона.

– Рахон еще не вернулся, – уведомил меня прислужник.

– Тогда просто прогуляемся, – произнесла я и направилась подальше от дартан-ката и от махира, который мог вернуться к прерванному разговору раньше, чем я надеялась.

Мы прошлись по галереям, даже побывали на площадке, где мы сидели с Рахоном над пропастью, но там как раз занимался какой-то подручный со своим учеником, и пришлось удалиться. Нас заметить не успели, но я бы и не стала нарушать их уединения хотя бы из собственного здравомыслия. И если быть откровенной, то моего почти друга не хватало. Привыкла я уже к обществу Рахона за неимением выбора. Он недурно скрашивал мой досуг. Но пятый подручный отбыл из Дааса с каким-то поручением.

Впрочем, мне думалось, что махир убрал его намеренно, чтобы самому поговорить со мной. Пока его отвлекла Акмаль, но наша беседа не окончена, и всю свою прогулку я думала над предлогом, по которому могу отказать Алтааху, не утеряв нынешних благ. Они были важны. Не платья и не дом с садом, но возможность встречаться с Архамом и занятия с Рахоном – вот что было мне важным. И это нужно было сохранить. Хотя, признаться, последнее я бы пережила, если бы Белый Дух подарил мне эти знания, как и язык своего мира.

– Что ответишь, Отец? – обратилась я к Создателю на родном языке.

Ответа, конечно, не было, как и внезапно явившихся знаний. Я усмехнулась. Было бы недурно, все-таки часть ирэ так и останется мне неизвестной. Жаль, пойму из написанного я не всё, крайне жаль. Вздохнув,