– Откуда ты знаешь?

– Сынок! – кричала Оля. – Ты как там?

– Холошо! – отвечал он.

– Видишь?

Лева был маленький и белобрысый и внешне походил не столько на меня, сколько на Егора в детстве. Это нечаянное сходство стало поводом для постоянных шуточек со стороны Грека.

– Нет, ну правда. Вы оба черноволосые и смуглые, а сын у вас, ну истинный ариец. Я бы на твоем месте задумался, Петро.

На эти шутки Оля старалась не реагировать, ей казалось, что если Грека игнорировать, рано или поздно ему надоест. Как же она ошибалась! Во всем, что касалось низкопробного и дурацкого юмора, Грек был неутомим. Он постоянно подкладывал на мой рабочий стол рекламные буклеты типа «ДНК-тест – самый верный способ проверить отцовство» или «Как пережить измену жены». Естественно, эти его выходки не оставались без ответа: мы с Олей знали его слабое место и в качестве ответной меры решили всегда писать его фамилию с ошибками. Когда нужно было отослать ему какой-то документ на подпись, я намеренно коверкал одну букву – и на поверку оказалось, что способов неправильного написания его фамилии даже больше, чем я мог себе представить: «Александр Крек», «Александр Хрюк», «Александур Крюк» и так далее.

– Так, какого хрена? – кричал он, врываясь к нам в кабинет. – Это документ вообще-то! Как можно сделать две ошибки в слове из четырех букв?

Мы с Олей смотрели на ошибку и старательно изображали неловкость.

– Ой, друг, прости, просто я устал очень. Сейчас исправлю.

Когда Грек возвращался в свой кабинет, Оля поднимала ладонь, я давал ей пять. И Грек тут же вновь появлялся возле нашего стола.

– Я так и знал! Я видел через жалюзи. Зачем ты дал ей пять?

Оля закатывала глаза.

И так продолжалось два месяца, он забрасывал нас намеками на то, что Лева не наш сын, а мы делали ошибки в его фамилии. В конце концов ему пришлось признать поражение, ведь постоянно заниматься исправлениями своей фамилии в статьях и документах – это довольно утомительно.

* * *

Офис у нас был общий, мы все ютились за столами в одном помещении, отделенные друг от друга фанерными перегородками. Отдельный кабинет был только у Грека. Зачем он ему, мы не знали. Кабинет был почти пуст, из мебели там стояли только стул и стол. За годы работы военным корреспондентом Грек так привык к спартанским условиям жизни, что иногда пугал меня и окружающих своими выходками. На его рабочем столе, например, помимо ноутбука и горсти ручек с карандашами лежал небольшой серый брусок, похожий на хозяйственное мыло. Я как-то пошутил на эту тему:

– Зачем ты держишь мыло на столе? Или это типа символ? Гигиена, чистая журналистика, все такое, да?

– Это не мыло, это пластид, – сказал он, не отвлекаясь от экрана ноутбука.

Я ждал, что он рассмеется, скажет, что это шутка, но он был предельно серьезен.

– В смысле взрывчатка, что ли?

– Подарок Амира.

– Амира?

– Чувак из армии сопротивления в Сирии, ага. Я ему жизнь спас, и по их обычаям он должен был хоть что-нибудь подарить, а у него ничего, кроме пластида, с собой не было. Вот использую его теперь в качестве пресс-папье и ароматизатора одновременно. – Он взял пластид и бросил мне.

Я неловко поймал его. Вероятно, на лице у меня был такой испуг, что он рассмеялся.

– Да расслабься ты. Это же не нитроглицерин, он не взрывается от удара или механического воздействия. Нужен пускатель, разряд тока определенной силы.

Я вертел брусок в руках, разглядывал гравировку на нем.

– А почему он так пахнет? Как будто фиалками. Как мыло.

– По легенде, сепаратисты стали подмешивать ароматизатор, чтобы провозить взрывчатку через блокпосты под видом мыла, ну и кинологов с собаками запутать. Звучит правдоподобно, но не ручаюсь, что это правда.

В тот день я имел неосторожность рассказать про пластид Оле. Уже через минуту она зашла в кабинет к Греку, хлопнув дверью так сильно, что мой компьютер начал перезагружаться.

– Мне плевать, что он «не взорвется»! – кричала она. – Если не унесешь его отсюда, я взорвусь, понял? У меня тут сын за фанерной стеной. Господи, Грек! Хочешь, чтоб за нами полицаи пришли?

* * *

И полицаи пришли.

Но не из-за пластида и не за Греком.

Однажды утром, когда я шел на работу, он подошел ко мне прямо на улице, возле входа в метро «Юго-Западная». Представился, показал корочку, «следователь по особо важным делам». Я запомнил только имя. Денис. Еще подумал: какое дурацкое имя. Следователь по особо важным делам Денис. Надо же такое придумать.

– Меня в чем-то обвиняют?

– Пока нет.

У представителей власти в России есть одно свойство – наглый, безапелляционный тон. Они, как истинно кафкианские персонажи, разговаривают с вами так, словно вы уже виновны, просто пока не знаете об этом, – да и знать-то вам не положено.

Мне бы послать его, потребовать повестку, но он застал меня врасплох – на это, как я сейчас понимаю, он и рассчитывал. Наши юристы часто проводили брифинги, где раз за разом пытались втолковать нам, чтобы мы никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда[10] не общались с вертухаями без адвоката, но тем утром, впервые в жизни столкнувшись со «следователем по особо важным делам» лицом к лицу, я просто растерялся.

Он как-то странно смотрел на меня. Я только потом, попрощавшись с ним, покинув комнату для допросов, уже сидя в трамвае, возвращаясь домой, понял – левый глаз у него стеклянный (или я просто додумываю?); и оттого взгляд – как будто застывший, он словно смотрел сквозь меня или пытался вспомнить что-то. А на шее, вокруг кадыка несколько островков черной щетины – плохо побрился. Спешил, наверно.

Он задавал стандартные вопросы: как вы оказались в журнале «Осмос»? Что значит название журнала? Вы согласны с политикой журнала? Почему вы пользуетесь одноразовым телефоном? Зачем так часто меняете номер? Как называется ваша должность? За какие материалы вы отвечаете? Что вы можете сказать о своих коллегах?

Я знал эти вопросы наизусть – нас ведь готовили к этому – и отвечал почти автоматически.