Десять минут истекли, мы двинулись дальше и скоро обнаружили трех обезьян, совместно живущих на гофрированной крыше загона, который мы только что покинули.

– Смотрите, как они массируют себе спину, – Чандрашекар показала рукой на обезьян, которые перекатывались по ребристой крыше с боку на бок.

Недавно прошел дождь, и с крыши стекала вода. Одна из обезьян свесилась с крыши, чтобы попить, другая решила, что это неплохой трюк, и последовала ее примеру.

– Они любят дождь, это время игр, – отметила девушка.

Правда, этих находящихся на виду обезьян в списке не было. Нам был нужен 1G9, одиночка. Мы никак не могли его найти. Из-за его склонности к исчезновениям – и привычки показываться в других группах – ученым приходится просто гоняться за ним, чтобы наблюдать за его поведением. Поэтому Чандрашекар вынуждена искать его каждый день.

– Обычно он бывает здесь, – сказала она, когда мы чуть не ползком пробирались по зарослям густого кустарника на порядочном удалении от основной группы.

– Он здоровый парень, но определенно любит прятаться.

Мы спросили у проходившего мимо сотрудника станции:

– Вы не видели 1G9? У него большая проплешина на спине.

Нет, нам не повезло. Мы забрались в кусты с другой стороны и залегли, чтобы видеть немного дальше.

– Я всегда нахожу его здесь, – удивилась Чандрашекар. – Может быть, кто-то его выгнал отсюда. Он, наверное, придет. Обычно он приходит.

Расстроенная девушка переходит к следующей фокусной выборке, но поиск 1G9 все равно придется возобновить, только позднее.

Эти расписанные по минутам полевые наблюдения, когда их результаты будут сведены воедино, позволят нарисовать масштабную картину того, что значит социальность и общение. По пятницам, в конце недели сбора данных, ученые загружают их в специальную программу, в центральный компьютер главного офиса в Пунта-Сантьяго. Если известно, что была совершена ошибка – например, введены данные о приближении, хотя на самом деле имело место просто перемещение, – то ее исправляют в ближайшую пятницу.

В конце каждого года ученые создают общий главный файл всех собранных данных, на основании которых Брент составляет крупноформатные таблицы, такие же, какие составляла Джоан Силк при работе с бабуинами Амбосели и Мореми. Происходит очистка данных, и принимается несколько решений. Но когда Брент сводит все данные воедино, у нее появляется графическое детализированное представление суммы таких отрезков поведения, как тот, который мы только что наблюдали у 94Z. Возникают графики приема груминга за 2015 год или графики проявлений агрессии за год 2016. (Когда Брент рассылает сотрудникам эти графики, чтобы люди видели результаты своей работы, она называет это «обезьяньим рождеством».) Кроме того, Брент создает карты близости, карты, на которых показано, кто с кем проводит больше времени. Нахождение на небольшом расстоянии друг от друга может ничего не значить для социального поведения. Действительно, имеет ли значение, кто с кем рядом находится, если две особи непосредственно при этом не взаимодействуют? Оказывается, в случае обезьян, в отличие от людей, ответ будет утвердительный. Низшие и высшие обезьяны не выносят чужаков, поэтому нахождение на близком расстоянии говорит о позитивной связи. Этот факт служит сюжетом излюбленной шутки приматологов: что произойдет, если загрузить группу незнакомых друг другу шимпанзе в самолет, и сколько времени они смогут спокойно просидеть на своих местах – то есть сделать то, что люди ежедневно проделывают тысячи раз[323]? Представляется, что когда 1G9 появится наконец на карте Брент в виде точки, это будет очень одинокая точка. Действительно, два года спустя выяснилось, что все время, пока Чандрашекар наблюдала его, он ни разу не участвовал в груминге[324].

Уже одни только социальные сети позволяют выяснить несколько интересных вещей о структуре социального поведения. Так как самки макак остаются в тех группах, где родились, будет логично предположить, что более старые самки, у которых социальные навыки развиты лучше, чем у молодых, и которые лучше знают других членов стада, будут находиться в центре социальной сети. Именно это Брент и обнаружила. Самки играют намного более значимую роль в социальных сетях, чем самцы. Они чаще делают и принимают груминг, проводят время вблизи от других особей и реже подвергаются агрессии. «Так происходит либо потому, что они обладают лучшими социальными навыками и знают, как избегать неприятностей, либо потому, что у них меньше энергии и они просто ни во что не вмешиваются», – говорит Брент.

Столь обширные данные позволили ей построить иерархию доминирования для каждой группы. Списки основаны на зарегистрированных победах и поражениях во взаимодействиях между особями. «Если, например, я подойду к вам, вы встанете, а я займу ваш стул, то, значит, я выиграю, а вы проиграете», – объясняет Брент смысл термина «смещение». Существуют, кроме того, ритуальные жесты подчинения – гримаса страха или беззвучное обнажение зубов, которое выглядит как улыбка, но на самом деле означает: я подчиняюсь, не причиняй мне вреда. «Или проигравший отползает в сторону, скорчившись, склоняется или даже просто ложится на землю – как это делают собаки, – рассказывает Брент. – Эти действия суть явная демонстрация поражения»[325]. В результирующих таблицах все обезьяны распределены в нисходящем порядке согласно их статусу, как выдающиеся теннисисты, которые в рейтингах из года в год занимают одни и те же места. Но иерархия доминирования не может служить универсальным объяснением структуры социальной сети. Действительно, особи, обладающие высоким статусом, часто имеют больше связей, но не всегда. Тогда ученые с Кайо обратились к генам, задавшись вопросом, существует ли «генетическая метка», определяющая место обезьяны в социальной сети.

Для того чтобы понять и оценить генетическую составляющую поведения, существует несколько возможных подходов. Полное картирование человеческого генома в 2003 году сделало возможным проведение полногеномного поиска ассоциаций (GWAS, genome-wide association studies), в ходе которого сравнивают полный геном некоторых индивидов с полными геномами других индивидов с целью выявления аномалий. Если, например, у человека с болезнью Паркинсона выявляют какое-то отклонение в определенных генах, которого нет у здоровых людей, то можно утверждать, что эти гены ассоциированы с болезнью Паркинсона. (Этого, правда, недостаточно для того, чтобы утверждать, будто эти аномалии суть причина заболевания; для этого требуются другие исследования.) Методики постоянно совершенствуются[326], но ранний энтузиазм, связанный с этим методом, несколько ослаб. Метод полногеномного поиска ассоциаций доказал свою полезность при заболеваниях, связанных с вариациями (или, как их называют, полиморфизмами) одного или нескольких генов, как, например, при возрастной макулярной дегенерации. Но для того чтобы с помощью такого полногеномного поиска обнаружить генетические варианты для более сложных признаков или заболеваний, надо исследовать тысячи или даже миллионы людей, чтобы сравнить их между собой. Например, на полногеномный поиск ассоциаций с ростом ушло десять лет напряженной работы; были исследованы геномы 700 000 человек, в результате чего обнаружилось около 800 генов, влияющих на рост. Все вместе они определяют почти 27 % наследуемости роста. Ученые, положившие на проект столько сил и в начале исследования обнаружившие только один ген, надежно связанный с ростом, были, естественно, довольны. Однако другие ученые посчитали этот результат разочаровывающим, так как по большей части факторы, влияющие на рост, так и остались невыявленными[327]. Видите ли вы генетический стакан наполовину полным или наполовину пустым, зависит от вашего отношения к жизни.