впоследствии был жестоко отомщен мрачными «морскими нищими» Голландии, тех дней, когда Дрейк подпалил бороду католическому королю и маленькие английские суда были ужасом и бичом для больших плавучих замков Испании. Любой человек, читающий рассказ Фаррагута, невольно вспоминает о некоторых «безрассудных поступках» того героического века тевтонского флота. Капитан Хильяр в своем письме говорит: «Оборона „Эссекса“, принимая во внимание наше превосходство в силах и весьма обескураживающие обстоятельства, связанные с тем, что он потерял грот-стеньгу и дважды загорелся, оказала честь его храбрым защитникам и наиболее полно продемонстрировала мужество капитана Портера и тех, кто находился под его командованием. Его знамя не было спущено до тех пор, пока потери убитыми и ранеными не стали настолько ужасно велики, а его разгром настолько серьезным, что всякое дальнейшее сопротивление стало бесполезным»[100].

Он также весьма откровенно свидетельствует о том, что защита «Эссекса» была достаточно эффективной, чтобы в какой-то момент сделать результат сомнительным, говоря: «Наша первая атака… не произвела никакого видимого эффекта. Наша вторая… была не более успешной, и после потери возможность использования нашего грота, стакселя и грота-штага – все выглядело немного неблагоприятно». На протяжении всей войны ни один корабль не защищался так отчаянно, как «Эссекс», принимая во внимание ужасающее неравенство шансов, при котором он сражался, что всегда увеличивает достоинства обороны. «Лоуренс», пострадавший еще больше, поддерживаемый флотом, «Фролик» был побежден равным противником, а «Рейндир» сражался при гораздо менее не благоприятном положении и меньше пострадал. Ни один из фрегатов, британский или американский, не защищался с такой решимостью, которую продемонстрировал «Эссекс».

Но, пожалуй, допустимо спросить, был ли курс Портера после того, как произошел несчастный случай с его топ-мачтой, в целом наилучшим из возможных. На такой вопрос нет мнения лучше, чем у Фаррагута, хотя, конечно, мнение это высказано задним числом, поскольку во время боя он был очень молод.

«Во-первых, я считаю, что наша первоначальная и самая большая ошибка заключалась в попытке вернуть себе якорную стоянку. Имея значительное превосходство в мореходных качествах, мы должны были подняться и нестись по ветру. Если бы мы соприкоснулись с «Фебой», то взяли бы ее на абордаж, если бы она уклонилась от нас, что могла сделать благодаря большей маневренности, тогда мы должны были бы принять ее огонь и пройти дальше, оставив оба корабля позади, пока мы не поставили бы нашу стеньгу, к тому времени они бы разделились, в противном случае не было бы преследования, поскольку «Херувим» был никудышным мореплавателем.

Во-вторых, когда всем стало очевидно, что в сложившихся обстоятельствах у нас нет шансов на успех, корабль следовало выбросить на берег, бросив артиллерию одного борта на берег, чтобы предотвратить артиллерийский обстрел, и драться, пока это не противоречит гуманности, а затем поджечь корабль. Но, решив стать на якорь, мы должны были подогнуть шпринг к кольцу якоря, а не к канату, где он был оголен, и его можно было отстрелить так же быстро, как и надеть».

Но следует помнить, что, когда Портер решил бросить якорь у берега, в нейтральной воде, он не мог предвидеть преднамеренного и вероломного нарушения слова Хильяром. Я не имею в виду простое пренебрежение нейтральностью. Что бы ни говорили международные моралисты, такое игнорирование – вопрос простой целесообразности. Если выгоды, получаемые от нападения на вражеский корабль в нейтральных водах, таковы, что уравновешивают риск навлечь на себя враждебность нейтральной державы, то почему тогда следует совершить нападение? Если бы Хильяр, когда он впервые появился у Вальпараисо, вошел на двух своих кораблях, с людьми и оружием наготове, и сразу же напал на Портера, считая, что гибель «Эссекса» перевешивает оскорбление Чили, то на этом основании его поведение было бы вполне оправданным. На самом деле несомненно, что именно это он намеревался сделать, но внезапно оказался в таком положении, что, даже если в случае боя его корабль окажется захваченным, своим спасением он был обязан исключительно чрезмерной выдержке Портера перед лицом большой провокации. Затем он дал слово Поттеру, что не будет нарушать нейтралитет, и он никогда не осмеливался нарушить его, пока не увидел, что корабль Портера поврежден и почти беспомощен! Это может показаться резким осуждением в отношении британского офицера, но это справедливо. Точно так же любой не принадлежащий ни к одной из сторон должен рассматривать нападение Уоррингтона на британский бриг «Наутилус» в 1815 году как проявление излишней жестокости, поэтому любой, не принадлежащий ни к одной из сторон, должен считать, что Хильяр вероломно нарушил доверие Портера.

После боя Хильяр вел себя с пленными весьма любезно и учтиво, и, как уже было сказано, он весьма искусно сражался, ибо было бы до некоторой степени донкихотством отказываться от своих преимуществ. Но перед битвой его поведение было чрезмерно осторожным. Можно было ожидать, что «Эссекс» побежит как можно скорее, и поэтому он должен был приложить все усилия, чтобы заставить его сражаться. Вместо этого он всегда отказывался от боя, когда был один, и своим окончательным успехом был обязан тому факту, что «Эссекс» вместо того, чтобы бежать, как он мог бы сделать несколько раз, остался, надеясь заставить «Фебу» принять бой в одиночку. Следует помнить, что «Эссекс» был почти так же слаб по сравнению с «Фебой», как «Херувим» по сравнению с «Эссексом». Последний находился примерно посередине между британскими кораблями, как можно увидеть из следующего сравнения. В бою «Эссекс» сражался со всеми шестью своими длинноствольными 12-фунтовыми пушками, а «Херувим» – двумя своими длинноствольными 9-фунтовыми вместо соответствующих бортовых карронад, которые корабли регулярно использовали. Это дает «Эссексу» лучшее вооружение, чем у него было бы против его орудий, если бы они регулярно использовались, но можно видеть, насколько велико было неравенство. Следует также иметь в виду, что в боях между американскими 44-пушечниками и британскими 38-пушечниками укороченные 24-фунтовые пушки первых в действительности не имели большей дальности или точности, чем полновесные 18-фунтовые орудия их противников, в данном случае полновесные 18-фунтовые ядра «Фебы» имели гораздо большую дальность и точность, чем маловесные 12-фунтовые ядра «Эссекса».

Сравнительная сила

Все отчеты сходятся во мнении относительно вооружения «Эссекса». Я взял описание «Фебы» и «Херувима» у Джеймса, но в официальном письме капитана Портера и во всех других американских отчетах бортовой залп «Фебы» содержит 15 длинноствольных 18-фунтовых и 8 коротких 32-фунтовых, а у «Херувима» всего 18 короткоствольных 32-фунтовых, 8 коротких 24-фунтовых и 2 длинноствольные девятки. Это сделало бы их залп 904 фунта, 288 в длину, 616 в длину. Я бы не сомневался, что американские отчеты были правильными, если бы вопрос основывался исключительно на правдивости Джеймса, но он, вероятно, взял свои