Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алексей Палыч обернулся. Рядом с ним стояла учительница английского, та самая, которую он недавно чуть не сбил с лестницы.
– Здравствуйте, Елена Сергеевна. «Вас-то какого лешего сюда принесло?» – Последнюю фразу Алексей Палыч произнёс мысленно.
Елена Сергеевна опытным женским глазом впилась в незавёрнутый ещё костюм.
– Ой, и мне нужен точно такой же! Вот повезло!
– Последний, – сухо сказала Клава, которая у Елены Сергеевны не училась.
У Алексея Палыча не было ни малейшего желания, чтобы эта встреча осталась в памяти Елены Сергеевны.
Он умоляюще посмотрел на Клаву и даже чуть шевельнул веком, как бы вроде подмигнул.
– Последний… остался, – сказала Клава, доставая из-под прилавка точно такой же костюм.
– Спасибо вам, девушка, – растроганно произнесла Елена Сергеевна и приветливо посмотрела на Алексея Палыча. – А вы, Алексей Палыч, оказывается, не такой уж и нерасторопный. И как это вы пронюхали? Я уже полгода ищу.
– Ничего не пронюхал, – сказал Алексей Палыч. – И вообще, я тут случайно. И вообще, это я не для себя. Не для себя и вообще…
Взяв первое попавшееся бельё и костюм, Алексей Палыч вылетел из магазина. А чего было вылетать? Нечего было вылетать, потому что в памяти Елены Сергеевны прочно осели и джинсовый костюм, и бельё, которое нервно пошвырял в портфель Алексей Палыч.
Когда Алексей Палыч вернулся в лабораторию, он увидел такую картину: Борис и Феликс сидели за столом, между ними стояла шахматная доска с фигурами. Они спорили. В том, что шахматисты спорят, нет ничего удивительного – в шахматном кружке кулёминского Дворца культуры бывали даже и драки. Но вот о чём они спорили, Алексей Палыч понял не сразу.
– Разве я неправильно сходил? – спрашивал Феликс. – Ты же сам показывал, что конь ходит так.
– Правильно, но плохо, – отвечал Борис. – Я его бесплатно возьму.
– Бери, пожалуйста.
– Так не играют.
– Почему? – удивился Феликс. – Ты ведь объяснил: нужно взять как можно больше фигур противника. Я – противник. Вот и бери. Тебе ведь хочется взять?
– Мало ли, что хочется… Мне, может, хочется десять фигур взять!
Феликс аккуратно отсчитал десять своих фигур, сгрёб их с доски и протянул Борису:
– Бери десять, пожалуйста.
– Ну и с чем ты остался?
– У меня осталось шесть штук, – дружелюбно ответил Феликс. – Дать тебе ещё?
Борис снова поставил фигуры на прежнее место.
– Так не играют, – сказал он. – Ты пойми, я должен стараться взять у тебя, а ты у меня.
– Я стараюсь. Но ведь ты не даёшь. Ты дай, тогда я тоже возьму.
– Я же тебе объяснил! – повысил голос Борис. – Игра в том и заключается, чтобы не отдавать ничего!
– Ты опять говоришь громко, – сказал Феликс. – Я не понимаю. Хочешь взять – не берёшь. Нужно взять больше – нужно не давать ничего. Я хочу взять – нельзя. Ты хочешь взять – нельзя. Никто никому ничего не даёт, а взять нужно…
– Не взять – просто взять, а взять – слопать.
– Слопать?
– Ну съесть.
– Съесть? Разве это тоже едят?
– Выиграть, – простонал Борис. – Это называется «выиграть фигуру». Вот, смотри. – Борис снял с доски коня, а на его место подвинул свою пешку. – А теперь ты постарайся у меня что-нибудь выиграть.
– Понимаю, – сказал Феликс. Он убрал с доски белого коня, а на его место переставил свою пешку, которую от коня отделяло пять клеток.
Борис смахнул с доски фигуру на стол.
– Вот и поговори с ним, – сказал он, обращаясь к Алексею Палычу.
Феликс не обиделся. Похоже даже было, что он обрадовался.
– Теперь ты взял все, – сказал он. – Теперь ты доволен?
– Все?! – заорал Борис. – Все у меня и дома были. Незачем было их приносить.
– Если незачем, то зачем принёс? – спросил Феликс.
– Да, с тобой не соскучишься! – сказал Борис.
– Тебе со мной весело?
– Ещё и как… – вздохнул Борис.
Алексей Палыч решил, что наступило время вмешаться. За Феликса он не опасался: кажется, у того был спокойный характер. Алексей Палыч решил пощадить нервы Бориса. Нервы эти, как понимал учитель, скоро потребуются все до единого.
– Боря, – примирительно сказал Алексей Палыч, – ты представь, что попал в незнакомую страну. И вот тебя учат играть в круглики…
– Какие круглики?
– Ну, допустим, у них такая игра.
– Буду делать, как они, и научусь.
– Вот как раз в шахматы так нельзя. Если ты будешь повторять ходы противника, то обязательно проиграешь. Уметь играть и уметь обучать игре – это совершенно разные умения. И давай договоримся – не нервничать. Думаю, что умение обучать нам понадобится в ближайшее время больше всего. В особенности тебе. Но об этом мы поговорим позже. А теперь давай займёмся примеркой.
Когда Феликса переодели, вид у него оказался приличный. Даже слишком приличный, словно его только что вынули из витрины.
– Ну как? – спросил Алексей Палыч.
– Ничего, – ответил Борис. – Если бы ему немного штаны запачкать… курточку порвать… ботинки грязью потереть…
– А вот это он сделает уже с твоей помощью, – сказал Алексей Палыч. – Боря, мне кажется, что мы больше не имеем права его здесь держать. Иначе всё это не имеет смысла. И ещё я тебе вот что хочу сказать: он сейчас примерно твой ровесник и ты ему нужен больше, чем я.
День 5-й
Начинается новая жизнь
Арсений Петрович Куликов работал на кулёминской фабрике игрушек. Был он роста весьма небольшого, и в Кулёминске про него говорили: фабрика игрушечная и директор тоже игрушечный.
Люди маленького роста часто бывают обеспокоены этим больше, чем им самим бы хотелось. Чтобы компенсировать этот, с их точки зрения, недостаток, они стараются выделиться в чём-то другом: например, красят бороды в рыжий цвет или становятся художниками.
Арсения Петровича его собственный рост не смущал. Он спокойно отнёсся к тому, что стул в кабинете прежнего директора пришлось заменить, а сиденье нового «запорожца» приподнять чуть повыше. Благодаря тому, что его мало интересовало, насколько его шляпа возвышается над тротуаром, характер Арсения Петровича с годами почти не менялся. И в этом характере тоже было нечто игрушечное, а точнее – легкомысленное.
Это проявлялось в том, как он относился к воспитанию своих сыновей.
Арсений Петрович считал, что каждый человек, прежде чем стать взрослым, должен получить свою порцию шишек и синяков. Он знал, что существуют два вида ранений: одни остаются на теле, другие – в душе. Душевных ранений Арсений Петрович своим сыновьям не желал; к синякам на теле относился совершенно