поколение моего села, кроме ненависти, не испытывало. Совершенно никаких. Если произносилась эта фамилия, то к ней обязательно присоединялись эпитеты в три этажа. И ненавидели не за антисталинизм. С клеветой на Сталина со стороны Хрущева и ЦК тогда была интересная ситуация. До народа доходило только невнятное о «культе личности» и «коллективном руководстве». Мало кто даже знает сегодня, что даже реабилитация троцкистов проводилась почти в полной тайне от народа. Специально откройте роман К. Симонова «Живые и мертвые», там на Сталина навешаны несправедливые репрессии в отношении командного состава армии. А фамилии репрессированных там есть? Вот то-то же — ни одной. Даже в переизданиях Большой Советской Энциклопедии в сведениях о Тухачевском, Якире, Гамарнике… — молчок. Только года жизни. А почему их жизни на этих годах оборвались, и сведений о реабилитации — нет. И в выходивших биографических изданиях в «Жизнь замечательных людей» о всех реабилитированных не было сведений об их осуждении и реабилитации. Боялись.

Больше того, подозреваю, что и Солженицына выслали не за то, что он «Архипелаг ГУЛАГ» написал, а за то, что он его РАНО написал. Еще не время было. Этому пасквилю еще пока можно было только за границей гулять по мозгам.

Ненависть Хрущев вызвал к себе тем, что при нем люди моего села стали быстро беднеть. Сначала технику МТС сбросили на колхоз, доходы колхоза ушли не в карманы колхозников, а на покупку тракторов и комбайнов. Сразу же упали заработки механизаторов, потому что реорганизация МТС привела к бардаку. А механизаторами была основная часть мужского населения села. Еще отказались от трудодней, зарплату стало авансировать государство, вместе с «палочками» ушло и натуральное наполнение этих «палочек». Лари в кладовках колхозников, засыпанные гречкой, просом, ячменем и овсом, 30-литровые фляги с медом из колхозной пасеки (дед на трудодни получал их две) ушли в прошлое. Вместе с этим исчезли с подворий свиноматки, их нечем стало кормить, сократилось поголовье личных коров в разы. При колхозе у деда было три коровы, осталась одна. И не потому, что баба Таня постарела и не успевала за ними ухаживать, кормить нечем было. Ухаживать она вполне успевала при колхозе, работала в полеводческой бригаде, там выработать минимум трудодней можно было за один полевой сезон, и тот — прерывистый, при Хрущеве в колхозе и при Брежневе в совхозе такое уже не прокатывало, на работу нужно было ходить каждый день, 8 часов отрабатывать за зарплату в 60–70 рублей. Тут да — времени на большое личное хозяйство уже не хватало. Но не только времени, сено на трудодни не выдавали, потому что трудодней уже не было, а накосить его мужику, который тоже каждый день работает, на три коровы — нереально. Дальше и сенокосы совхоз запахал, его и косить почти негде стало. Приходилось у совхоза покупать, если у него излишки оставались. И остальные корма, зерно, приходилось покупать.

Когда Хрущева сменил Брежнев, сначала народ ему симпатизировал. Все-таки дорогой Леонид Ильич осудил волюнтаризм предшественника. Симпатия жила недолго. Оказалось, что осудить осудил, но ничего не изменил. Всё так и осталось, а с кормами для личных хозяйств стало еще хуже, теперь государство из совхозов стало выгребать почти всё под метелку. Да и совхоз — государственное предприятие, его продукция государству и принадлежала.

Старики, дед и его ровесники, при Брежневе стали уходить на пенсии. И тут им насчитали пенсии по 20 рублей. Как я помню из проклятий стариков в адрес «дорогого», в расчет пенсий не вошел колхозный стаж, только рабочий в совхозе. Хотя, не ручаюсь, что это точно.

В колхозе тоже пенсии были небольшими. Но пенсионер при колхозах оставался колхозником, мог и подработать, трудодней накопить, на них получить корма в конце года, да еще колхоз своих пенсионеров обеспечивал сеном, углем, дровами, выделял стройматериалы на ремонт домов. А при совхозах всё это стало кусаться по деньгам.

А тут еще дети поженились, внуки пошли, а у детей тоже стало с материальным вопросом не очень чтобы, нужно было помогать, приходилось из мизерной пенсии и уже жиденьких доходов от личного хозяйства откладывать. В результате для себя оставалось только на самое необходимое, только на продукты и то в ограниченном, как сегодня говорят, ассортименте. А насчет обнов одежды, чего-то из мебели — всё, на это денег уже не было. Не только мои деды и бабушки, все старики села на пенсии себе уже ничего из одежды не покупали. Практически ничего, только что-то из нижнего белья. До самой смерти донашивали почти исключительно только то, что себе до выхода на пенсию купили. А это — если не совсем нищета, то бедность на её грани. Крутое пике из зажиточных колхозников.

Только Брежнева возненавидеть даже не успели, пока к нему копилась «народная любовь», это бровастое чучело стало вешать себе на грудину звезды Героя Советского Союза одну за другой. И всё это непотребство транслировалось на всю страну. Вся страна смотрела, как оно, с видом хорошо поддавшего алкаша, взасос с такими же ублюдками из Политбюро принимало награды, которые люди кровью зарабатывали. Раньше, чем Брежнев заработал себе народную ненависть, к нему народ стал испытывать презрение и омерзение. Фронтовики матом ругались при очередном его награждении.

Это сейчас наши коммунизды трындят, что Лёня был геройским фронтовиком. Только фронтовики «слегка» скептически смотрели на геройство этого «красивого молдаванина» в политотделе армии. Потом «красивому молдаванину» пришлось сочинять про себя байки почти как о Моисее. Только Моисей 40 лет водил геройский еврейский народ по пустыне, а Лёня 40 раз раз геройски плавал на «Малую Землю».

А когда оно себе прицепило маршальские погоны, тут уж только плевались. Бились об заклад, успеет оно себе генералиссимуса присвоить или раньше от водки в ящик сыграет.

Да, в моем селе старики считали «маршала» не больным какой-то болезнью, от которой он едва языком ворочал, а элементарным алкашом. Если на эти фото посмотреть, то только очень пламенная любовь и эротическое обожание мешает увидеть на них человека, прилично хряпнувшего «Столичной»:

Да и навешать на себя Звезд Героя больше, чем их было у самых прославленных наших летчиков-асов, в каждом вылете рисковавших жизнью, мог только человек, уже ничего не соображающий, на стадии алкогольного распада личности. Он уже элементарно не понимал, что это его не героем в глазах народа делает, а посмешищем. А окружение было частью, уже из таких же, спившихся на охотничьих запоях в Завидово, частью из тех,