сделано, щи варить не надо, стирать не надо, в туфельки переобулась и с мужем — в клуб. В кино и на танцы.

Да так бы со стариками и жили, но здесь с родины начали приходить письма от Ксении Яковлевны с жалобами на тяжелую жизнь, на плохое здоровье, что все её бросили и она одна с инвалидом дядей Сашей мучается. Моя мама загрустила-запечалилась.

Свекор со свекровью на грусть-печаль невестки откликнулись по глупости доброй души. На все сбережения, которые у них оставались, присмотрели хороший дом, со всей обстановкой, и купили его для своей сватьи, дед поехал в Пензенскую область и перевёз в Ленинское Ксению Яковлевну и дядю Сашу.

Вскоре к бабе Ксении приехали её сын дядя Петя с женой тетей Томой. Потому что с нового места бабушка стала и ему писать письма, что ей одной трудно с инвалидом дядей Сашей.

И почти сразу в дом стариков Балаевых пришла беда. Моя мать начала ныть, что ей неудобно жить со стариками, захотелось собственного дома. Да еще отца настрополила — как им будет хорошо и счастливо жить своим домом, отдельно.

Для стариков это было самой настоящей бедой. Баба Таня плакала: «Чего вам не хватает? Чем я тебе, Маша, не угодила?». Я плакал вместе с бабушкой. Дед злился и кричал: «Катитесь хоть к чертовой матери, внуков я вам не отдам!». Последние внуки — еще дороже и любимей последних детей.

Закончилось это тем, что как только появился свободный, на продажу, хороший дом, его купили, вложив в покупку опять всё накопленное родителями и стариками. Сразу со всем хозяйством (корова, поросенок, куры), мебелью и посудой. Живите.

Уже когда я, учась в 9-м классе, жил у деда, у него спросил:

— Дедушка, как ты мог додуматься привезти сюда эту каргу старую?

Получил сразу подзатыльника за «каргу старую». Это удивительно!

У бабы Тани и дедушки даже икон в доме не было, а не то, чтобы они когда перекрестились. Атеисты. Ксения Яковлевна — и зевнувший рот с молитвой крестила, весь угол в доме — в иконах с лампадами. Книжечки с молитвами и поминальниками, раз в год обязательно ездила в церковь в Уссурийск. Набожная — дальше некуда. Когда приходишь к ней проведать… Когда мать со скандалом погонит: «Бабушку не любите, проведать не можете сходить!», первое, что от бабы Ксении слышишь:

— Вы к Балаевым не ходите, вас там не любят, там любимые Гаврики, а вы там не нужны…

Никогда ни одного плохого слова я не слышал от бабы Тани и дедушки в адрес Ксении Яковлевны. Даже больше, баба Таня ещё мне наказывала: «Петя, ты и вторую бабушку не забывай, проведывай, она же вас тоже любит, скучает».

Из-под палки только! Нельзя сказать, что Ксения Яковлевна не любила внуков. К каждому нашему приходу — пирожки и блины, чем-нибудь старалась обязательно угостить, да еще гривенников в карман засунуть, но… Во-первых, нам после стерильной чистоты в доме деда было неприятно, что у бабы Ксении в доме грязновато. Не совсем срач, конечно, но грязновато. Эти алюминиевые вилки с засохшим на них яичным желтком и сейчас перед глазами. Хорошо, что мать прожила со стариками 6 лет и её приучили к чистоте. У бабки даже пахло в доме неприятно. И все её пирожки нам были невкусными. Даже не потому, что они были, собственно, невкусными, угощение обязательно сопровождалось наездом с её стороны на дедушку и бабу Таню, нам старались внушить, что мы для них чужие и там нам не рады.

Боже, сколько нужно было иметь ума, чтобы такое говорить мне?! Я же родился в том доме, и пока родители не переехали, я спал даже только с дедушкой и бабушкой, засыпал под сказки, которые они мне рассказывали! Любые нехорошие слова в их адрес у меня вызывали неприязнь к сказавшему эти слова.

Наверно, вы уже поняли, что и появившееся желание матери уйти от стариков в собственный дом — это баба Ксения. Её «агитация».

К ней же еще и дядя Петя, её сын, с женой переехали. Тетя Тома, учительница английского в нашей школе, не смогла со свекровью ужиться. Постоянные свары. Кто инициатор — думаю, понятно. Закончилось это тем, что однажды дядя Петя психанул, где-то с мужиками напился, сел пьяный на мотоцикл и разбился насмерть. Однажды дядя Саша поругался со своей матерью при мне и прямо ей сказал:

— Ты и Петра угробила, это из-за тебя он разбился.

Тетя Тамара почти сразу же после похорон с годовалым сыном Олежкой уехала. Оборвала все связи со свекровью и её родней, о ней и о моем двоюродном брате больше мы никогда ничего не знали…

* * *

Главное, останься мои родители жить со стариками, их жизнь была бы совсем не той, которой им пришлось нахлебаться. И судьба моих родителей — не что-то особенное, выпадающее из общего ряда. Напротив. Она показательна, как закономерность.

Молодые, отделившись от стариков, даже не представляли, в какую каторжную петлю они сами засовывают свои головы. В ту петлю, которую им намылила Партия, уже в 61-м году, на своем 22-ом съезде переместившая Советскую власть, орган диктатуры пролетариата, в один ряд с общественными организациями, профсоюзами и комсомолом.

Первыми начали ломаться, конечно, мужики. Женщины к подобному устойчивей, но и их устойчивость оказалась не бесконечной…

И совсем «случайно», конечно, судьбу моих родителей и почти всех их земляков, ровесников, не повторили те семьи, в которых молодые остались жить с родителями — Волошины, Щербаки, Примаки, Тереховы.

И дело было не в том, что родители приглядывали за своими уже семейными детьми, просто у них в жизни был хоть какой-то просвет, кроме каторжной работы от зари до темна каждый день без выходных. На хозяйстве же старики были!

Интересно и то, что стариков их самостоятельная семейная жизнь не сломала. Родители моих родителей, то поколение, были совсем другими людьми. И причина этого — одна. Когда я уже во время Перестройки слушал рассказы каких-то пердунов про то, как они горбатились от зари до зари в колхозах, у меня уже тогда к этим пердунам было два вопроса:

1. Они точно помнили, о каком конкретно периоде своей жизни вспоминали? Склероз им эпохи не сдвинул?

2. А над чем они в колхозах так упорно трудились, где они себе работу в них находили?…

* * *

Наверно, вы сильно удивились словам о том, что в колхозе было работы не столько много, чтобы там