шли репетиции спектакля «Дома на набережной» по роману Трифонова (премьера состоялась 12 июня 1980 года). И, как говорит актриса Елена Габец, Высоцкий хотел играть в этом спектакле: «.. должны мы были репетировать “Дом на набережной”, и Высоцкий обещал мне, что буду играть с ним в паре. Он должен был играть то, что играл Феликс Антипов, и хотел, чтобы я играла Сонечку — главную роль»^[3286].

Хотя, скорее всего, Трифонов здесь совершенно не при чем, а виной всему был сам Высоцкий, раздражавший тогдашних правителей (в том числе руководство Союза писателей). Вдобавок ко всему еще не утих скандал с альманахом «Метрополь», где было опубликовано целых двадцать его песен, вызвавших начальственный гнев: «Я помню, что на обсуждении “Метрополя” Кузнецов и другие — как они ругали Высоцкого! Как блатаря, как пошляка, как бездарность полную. Это был 1979 год. За год до смерти. Ругали и ненавидели. Поразительно!»[3287].

На сохранившейся стенограмме расширенного секретариата Московской писательской организации (МПО) от 22 января 1979 года зафиксированы следующие слова первого секретаря правления МПО Феликса Кузнецова: «…сейчас я вас познакомлю с содержанием альманаха. (Читает нараспев и с выражением Высоцкого “Подводную лодку”, “Заразу”). А вот и образец политической лирики. (Читает “Охоту на волков”). Чувствуете, о каких флажках идет речь? <.. > Мне кажется, в альманахе 4 ведущих направления: 1) приблатненность (Высоцкий); 2) изгильдяйство над народом; 3) сдвинутое сознание (Горенштейн, Ахмадулина); 4) секс.

Мы не будет скрывать это <от> народа. Чем больше людей это прочитает, тем хуже для них. Это какая-то изощренная литературная мистификация. Здесь нет антисоветчины, но всё вместе складывается не в картину литературных исканий, а в зловещую картину»[3288] [3289].

Разумеется, ожидать от этих людей, что они примут Высоцкого в свой Союз, было в высшей степени наивно (как заявил поэт-переводчик Я. Козловский: «А Высоцкий для чего? Пускай себе на пленках крутится»^7). Впрочем, он и сам это понимал. Текстолог Сергей Жильцов со слов Валерия Янкловича рассказал о несостоявшемся афишном вечере Высоцкого в Политехническом музее в Москве 15 мая 1978 года, который назывался «Поэтический театр. Роль песенной поэзии в театре и в кино»: «Валера, вот тебе деньги, птица моя, слетай, дорогой, забери все билеты.

— Володя, там же 300 мест всего.

— Валера, сделай, возьми всё. Когда еще такое будет!

— Ну хорошо…

И Володя, у которого начались съемки Жеглова, записывалась любимейшая песня — в фильм “Забудьте слово Смерть”, планировались заграничные поездки, репетировался Свидригайлов, на подходе была куча новых — сильных песен и светил литературный… ЛИТЕРАТУРНЫЙ! альманах… Аксенов уже просил тексты… Стихи, которые никто не видел, возможно, даже новую прозу возьмет… Перспективы самые захватывающие… И Володя отложил это всё… Не было ничего важнее… ничего. Володя расчертил лист на 300 клеток. ив каждую стал вписывать имена, всех, кого не мог пропустить…

<…>

Звонил Валера. Из Политехнического.

— Валера, что за херня, я не верю, что тебе не отдали, возьми хоть сколько есть…

— Володя, ты мне не даешь сказать…

— Ну говори-говори, не тяни кота…

— Нет билетов. Концерт отменили.

— Кто-то — из зданий, что через дорогу, — потребовал объяснить, в каких ты отношениях с Союзом писателей. Эти послали гонца в совпис, а там сказали, что тебя не знают. Всё.

— Ну Андрею… нет, Белле. Гришу Поженяна, может, найти? Дэзика разыскать, что-то мы можем сделать? В Союз они меня, конечно, б…и, не примут никогда, но хотя бы ребята похлопочут? Булат, может.

— Нет, Володя, ты меня знаешь. И ребят этих знаешь. Я всё спросил и со всеми местными поговорил. Они тоже не первый концерт устраивают — тертые калачи. И в союзе, как ты понимаешь, у них было к кому обратиться, там ответ уже ждал. ОТВЕТ УЖЕ ЖДАЛ…»[3290].

Но наряду с этим Высоцкий хотел вступить в СП еще в 1975 году, когда просил об этом Андрея Вознесенского, и тот обратился за содействием к Петру Вегину: «Ну, старик, вот мы с тобой два поэта, мы знаем, какая это каторга, по-есенински говоря, а по Пастернаку “Каторга — какая благодать!” Верно? А Володька не может понять этого, да еще не понимает, с какими гадами нам приходится каждый раз воевать… Понимаешь, при его славе, потому что народ правда фантастически его любит, он хочет напечататься, книжку мечтает издать, в наш Союз говенный вступить… Я ему говорю: “Володя, опомнись, зачем тебе в такую неволю впрягаться? С твоим характером… чтобы какие-то шавки заставляли тебя править строчки и говорили, что можно, а что нельзя? Тебе что — мало твоей славы? На фига тебе быть начинающим поэтом? А он все свое — хочу печататься, мои стихи лучше того, что в журналах… Давай, старик, попробуем напечатать его у тебя в “Дне Поэзии”. Если хочешь, я поговорю с Женей Винокуровым, еще с кем-нибудь…»[3291].

Евгений Винокуров в то время занимал должность главного редактора альманаха «День поэзии», а Петр Вегин в 1975 году был его составителем. Он позвонил Высоцкому, который в это время снимался в «Арапе» у Митты и уезжал на съемки. Владимир Семенович выразил сомнения в том, что удастся преодолеть цензурный барьер, но отнесся к предложению Вегина со всей ответственностью: «Ты думаешь, напечатают? Пробьемся, говоришь? Я дам серьезные вещи, “Гамлета” дам, хочешь?»[3292] [3293].

Свои стихи он на следующий день оставил у Беллы Ахмадулиной, а сам уехал на съемки. Вскоре Вегин забрал их у Беллы, а та со своей стороны тоже принялась уговаривать Вегина, что стихи Высоцкого обязательно надо «пробить»: «Беллочка, что же ты меня-то агитируешь? Ты лучше подготовь свои стихи». — «Ах, да!.. Но ты не забудь, Богом тебя прошу, не забудь про Володины стихи…»19!

После этого Вегин взял инициативу в свои руки: «Я тогда пришел к Винокурову и сказал: “Надо попытаться напечатать Высоцкого. Ну, кто, если не мы?”.

Он согласился, сказал мне: “Давай попробуем. Сделаем вид, что мы не знаем, кто такой Высоцкий. Обманем там, в издательстве”.

Володя уезжал тогда на съемки и передал подборку стихов Белле Ахмадулиной. Передать мне у него уже не было времени, а с Беллой они чаще виделись, близко дружили. Нам удалось тогда опубликовать большое стихотворение, из которого главный редактор издательства две строфы все-таки вырезала. Но Володя всё равно был доволен, что его опубликовали…»[3294].

Высоцкий не просто был доволен, а, по свидетельству Леонида Филатова, находился на седьмом небе от счастья: «Я когда увидел