его, чуть не расплакался. Он сидел, как ребенок, как пацан: такой расслабленный, обалдевший. “День поэзии” лежал на столе и был раскрыт на его стихотворении. И он подходил — но не перечитывал! — брал так бережно, подносил к лицу, вдыхал запах бумаги, типографской краски и не мог надышаться… Это был действительно непередаваемый восторг!..»[3295].

Однако когда он увидел, что его стихотворение изуродовано, жутко расстроился и даже сказал Белле: «Зачем ты это делаешь?»[3296]. А позднее говорил о цензурном вмешательстве на своих концертах: «Я такого стихотворения не писал даже — оно появилось в “Дне поэзии” страшно обрезанное, исковерканное, искореженное. И того, зачем я его писал, нету в этом стихе. Там есть — ну… нормальное… мог бы любой человек это написать»[3297].

Главного редактора издательства «Советский писатель», которое выпускало альманах «День поэзии», звали Валентина Карпова. По словам Лидии Чуковской, она «в литературных кругах славилась и славится своей патологической лживостью. Даже сложилась поговорка: “врет, как Карпова”»[3298].

Интересно, что, по утверждению Давида Самойлова, он тоже приложил руку к публикации в «Дне поэзии»: «Высоцкого интересовал не только конечный результат его песен и собственный успех. Ему важно было соизмеряться с современной поэзией, узнать о собственном поэтическом качестве. Именно для этого собрались однажды у Слуцкого он, Межиров и я.

Владимир не пел, а читал свои тексты. Он заметно волновался. Мы высказывали мнение о прочитанном и решали, годится ли это в печать. Было отобрано больше десятка стихотворений. Борис Слуцкий отнес их в “День поэзии”. Если память не изменяет, напечатан было всего лишь один текст. Это, кажется, первая и последняя прижизненная публикация Высоцкого»[3299].

Более подробно об этом Самойлов рассказал на одном из вечеров памяти Высоцкого: «Вы знаете, конечно, замечательного поэта Бориса Слуцкого? Ну, наверное, знаете его со стороны… Знаете, до чего он был человек строгий? Однажды он позвонил ко мне и очень директивным голосом сказал: “Пожалуйста, приходите ко мне. Важное дело”. Я прихожу к Борису. Оказывается, у него Межиров и Высоцкий. Володя решил первый раз напечатать свои стихи в “Дне поэзии”. И, вот, значит, происходила такая сцена, когда три важных поэта, мастера, так сказать, сидят и слушают, а Володя не поет, а ЧИТАЕТ свои стихи! Ну вот, после каждого чтения Слуцкий говорил: “Ну, как?”. Я говорил: “По-моему, это — пойдет!”. Или: “По-моему, это — не пойдет!”. Межиров, со свойственным ему лукавствам, говорит: “Это — замечательно, это — пойдет!”. Слуцкий после это высказывал мнение сам, третий, ну и обычно, у нас с ним совпадало. После этого Высоцкого мы отдали в “День поэзии”, он впервые был там напечатан. Вот так произошла “печатная” судьба Володи»[3300].

А несколькими годами ранее Высоцкий пел в гостях у Самойлова. Об этом рассказал Игорь Кохановский: «Когда я учился на высших литературных курсах, это 1971 — 1973 год, я был в семинаре у Александра Петровича Межирова, и как-то летом приходит [на семинар] Александр Петрович, и он говорит: “Вчера вечером часов в десять мне позвонил Дэзик Самойлов, сказал, чтобы я приехал, потому что приедет Володя Высоцкий и хочет нам показать свои новые песни. Это продлилось до четырех утра. С десяти до четырех он пел”»[3301].

Впрочем, сам Самойлов говорит, что Высоцкий тогда не пел: «До начала семидесятых годов мы встречались с Высоцким в театре и в том же круг знакомых. Однажды летом он приезжал ко мне на дачу в подмосковную Опалиху с поэтом Игорем Кохановским. На сей раз без гитары»[3302] [3303] [3304] [3305] [3306].

После публикации в «Дне поэзии» Высоцкий решил, что раз удалось напечатать одно стихотворение, то почему бы не попытаться пробить целый сборник? Вспоминает журналист Феликс Медведев: «В 1975 году я встретил Высоцкого в издательстве “Советский писатель”, где тогда работал. Он общался с Виктором Фогельсоном, редактором отдела поэзии. Как только визитер ушел, я спросил у Виктора, зачем к нам приходил популярный бард и актер. “Понимаешь, он очень хочет напечататься, а начальство против”»201.

Свое содействие в этом опять же пытался оказать Вознесенский, но безуспешно: «Что до публикаций его стихов при жизни, то, в частности, я неоднократно пытался пробить его стихи, проломить стену предубеждения. Так, в 1977 году я принес первую рукопись книги его стихов в издательство “Советский писатель” Егору Исаеву, который тогда заведовал отделом поэзии. Тот рукопись принял, однако дирекция издательства стояла насмерть»202.

Дирекция издательства — это Николай Лесючевский — известный в прошлом стукач, заявивший: «И сам Вознесенский неподходящ, и этого хрипуна принес…»^3.

По словам Вознесенского, Высоцкий «советовался не только со мной, но и с Александром Межировым и Давидом Самойловым о том, как составить рукопись, как отобрать стихи… Он хотел чувствовать себя поэтом, но даже друзья считали его бардом тогда. Несколько раз он советовался с Виктором Фогельсоном, который редактирует поэтические книжки… Рукопись — отпечатанные на машинке стихи (а печатал, вероятно, он сам, так как строчки в ней были неровные, скакали), папку с его стихами я показал Фогельсону, а затем Егору Исаеву… Исаев был за то, чтобы издать книгу… Но уже тогда мне было понятно, что рукопись надо “пробивать”. Был разговор о ней и с возглавлявшим тогда издательство “Советский писатель” Лесючевским, человеком 30-х годов. Можно сказать, что в том разговоре он высмеял меня: как можно печатать книгу, автор которой не может опубликовать ни строчки?..»^4.

Более того, в телепередаче Э. Рязанова «Четыре встречи с Владимиром Высоцким» (1987) Эдуард Володарский заявил, что Вознесенский носил не просто рукопись, а двухтомник Высоцкого: «Ему поклонники его — это было лет за семь до смерти — сделали такой двухтомник его стихов. Так вот, Вознесенский носил эти стихи по всем редакциям наших журналов, и ни один журнал не взял ни одного стихотворения». Далее высказался сам Вознесенский: «Я помню, как я приходил в это же издательство “Советский писатель”. Принес том его стихов. И на уровне редактора отдела поэзии [речь идет о вышеупомянутом Егоре Исаеве. — Я.К.] это удалось принять — он понимал в стихах. А дальше, конечно, это застопорилось. <…> Он был истинным поэтом. Ему хотелось и в Союз писателей поступить. Вот он приходил ко мне, к Ме-жирову. Мы как-то хотели это всё устроить, но, увы, не получилось».

Другие подробности сообщил литературный критик В. Огрызко: «Я помню рассказ Егора Исаева, который очень долго заведовал в издательстве “Советский