Могли бы помочь маги жизнь, да где ж их взять? Говорят, раньше их больше было, а сейчас вот…

Увы.

Потребительское отношение к магам жизни быстро привело к вымиранию особо редкой и ценной породы магов. Если раньше они встречались в открытую, хотя и старались сильно не афишировать свои таланты, то последнее время…

А кому ж хочется провести всю жизнь в качестве дрессированного зверя? Или храмовника? Или…

Вариантов у мага жизни было много, только приятных среди них не было.

Канцлер, впрочем, в то время он был просто Алонсо Моринар, наследник герцогства, хороший друг принца Эрика, не сдавался и продолжал искать, а вот его супруга сломалась. Отчаялась, принялась выпивать… она решила, что если ей не стать матерью, то и жить незачем. Алонсо не ждал такой неожиданно острой реакции, но Аделаида в один ужасный для него вечер напилась, и высказала ему это в лицо. Он, конечно, скрутил жену, приказал магу ее протрезвить, и собирался поговорить, когда она как следует придет в себя… не успел.

Адель приняла яд. Можно было попросить принца вызвать ее дух и поругаться, но на это Алонсо не пошел. Смирился с тем, что его наследником станет Рамон, как племянничек не отбивался, и занялся работой. Шли годы, Эрик стал королем, Алонсо канцлером, кровная вражда задела и Рамона, и его самого, лишив брата и невестки, а потом он встретил Линетт.

Линетт была из рода давних сподвижников короны, Арнесов, росла в соседнем поместье, просто раньше Алонсо ее не замечал. А потом она приехала с визитом.

И…

Первая любовь обжигает. Но даже обгоревшее дерево может пойти в рост, дать новые побеги, зазеленеть по весне.

Последняя — выжигает начисто. До золы и пепла. Вот это с Алонсо и произошло. Полыхнуло, и остался он на пепелище, где и ростка зеленого найти было бы нельзя, если бы не сама Линетт. Он никогда бы не решился не то, что подойти… просто посмотреть! Вздохнуть не так!

Пусть маг, но слабенький, почти никакой. Воздух ему шепчет, для должности канцлера этого хватает, а чтобы что-то серьезное сделать — уже нет. Пусть порода у них крепкая, отец до девяноста пяти дожил, а мог бы и больше, да ведь он вдвое старше Линетт!

Вдвое!

Ему сорок, ей двадцать. Ей сорок будет, а ему за шестьдесят. Старик…

Так и молчал бы он о своей любви, если бы Линетт не взяла дело в свои руки. И в один вечер…

Алонсо помнил его, как наяву. Помнил охоту, в которой участвовал, как и положено второму лицу королевства, помнил Линетт в чем-то воздушно-зеленом, помнил пение рогов — и свою бешеную скачку по лесу.

Хоть так — отвлечься.

Забыть о том, как вокруг любимой увиваются несколько молодых павлинов, распускают хвосты, и она смотрит на их ухаживания с одобрением. И принимает их…

Есть ли горьшая доля?

Старик, всего лишь старик, ровесник отца. Разве девушка сможет посмотреть на него с любовью?

Никогда.

А жалости и ему не надо.

Мог бы он купить понравившуюся девушку?

Да сотню девушек, коли на то пошло! Род Моринаров был не беднее королевского, и надавить было чем, и…

Себе самому лгать — безнадежная затея. Ему хотелось искренности, а не принуждения. А покупная любовь… честнее уж к шлюхам отправиться.

Он бы так и сделал после охоты, но…

Тихий крик, разорвавший лес. Призыв? Мольба о помощи?

На охоте бывает всякое, но страсти в этом голосе не было. И Алонсо повернул коня.

Он искренне считал, что если наткнется на ссорящуюся парочку, то уйдет, и не станет вмешиваться… как же!

А каково это — смотреть, как наглый юнец отвешивает пощечину той, кого сам Алонсо любил всем сердцем? А потом еще пытается повалить ее на траву, а девушка отбивается все слабее и слабее… не из кокетства, нет! Глупец тот, кто так подумал.

Просто от сильной пощечины звенит в ушах, теряешь сознание, да и сил у девушки меньше, чем у мужчины. Это жизнь…

И Алонсо пустил коня в галоп.

Щенка он просто проткнул кинжалом.

Дуэль?

Благородный поединок?

Для насильника?!

Вот уж что Алонсо и в голову не пришло. Способный принудить женщину к близости, априори не дворянин, а значит, и поступать с ним надо, как с быдлом. Убить и забыть.

Спихнуть труп ногой куда подальше, чтобы не попадался на глаза, и приняться утешать Линетт, которая рыдала в три ручья, в дикой истерике.

Он и не думал тогда, что через два дня после охоты Линетт явится к нему домой.

Он сделал все, чтобы ее репутация не пострадала. Потихоньку отвез домой, рассказал все ее родителям, позаботился о трупе… никто бы и никогда не догадался, что молодой баран, то есть виконт… насильнику Алонсо с громадным удовольствием приписал государственную измену, и устроил его семейке кракеновы дни.

А пусть думают, кого и как воспитывают! Поделом!

Он сидел в тот вечер у камина, потягивал малиновый отвар из большой чашки и подтрунивал над самим собой, пытаясь вникнуть в очередной государственный документ.

Старость — это когда ты пьешь травяные соки вместо виноградных. А то и голова, и… эххх… возраст.

Когда Алонсо доложили, что его желает видеть какая-то госпожа, он даже и не подумал отрываться от своего занятия.

— Проводите.

И уж подавно не думал он увидеть перед собой Линетт.

— Госпожа…?

Девушке было еще сложнее, чем ему. Он это понял. Линетт не надеялась на свое красноречие.

— Я… я пришла, потому что… вот…

И плотный плащ упал с плеч, на которых осталась только одна тонкая сорочка. Весьма радующая мужской глаз своей простотой и прозрачностью.

Алонсо и сам не помнил, как закутывал девушку в плащ. Руки оказались быстрее головы. Кажется, он говорил какие-то глупости, что ему не нужна благодарность, что это долг, что…

И замолчал только когда на его губы легли тонкие пальцы, а ярко-зеленые глаза встретились с его темными глазами.

— Я не благодарю. Я вас люблю.

Стоит ли говорить, что в храм невеста шла уже женщиной? Алонсо за собой вины не чувствовал, на его месте и святой не устоял бы. А если бы устоял, то и поделом дураку! С точки зрения канцлера, любого, кто на его месте не поддался бы, стоило прибить. Ибо нечего кровь портить такими… снулыми рыбами!

И плевать на всех, кто будет шипеть в спину. Может он получить хоть немного счастья?

Может.

Они и были счастливы.

А уж когда Линетт забеременела, больше всех был счастлив Рамон. Он тогда уже получил свое прозвище, но видел бы кто Палача, который обнимает, что есть сил, родного дядю, и вопит от радости что-то нечленораздельное. Кажется, «ура!!!». Или «поздравляю!!!»?