Его веки слегка опустились, а в глазах вспыхнул огонь, хотя лицо оставалось невозмутимым, и он вежливо поклонился:

– Как пожелаете, моя госпожа.

Глава 25

Макс заморгал, глядя на Тави.

– И ты его взял? – недоверчиво спросил он; Тави улыбнулся и бросил тяжелый мешок с зерном на дно фургона с припасами. – Она сходит с ума из-за своего кошелька. С тех пор как она его потеряла, она постоянно жалуется командиру Сирилу. – Макс стукнул себя по лбу ладонью. – Конечно. Ты его взял, а потом подкупил Фосса и Валиара Маркуса, чтобы они позволили тебе ехать в фургоне.

– Только Фосса. Думаю, он поделился с Маркусом из своей доли.

– Ты про́клятый во́ронами вор, – не без толики восхищения заявил Макс.

Тави забросил очередной мешок в фургон, где осталось место всего для нескольких мешков, и деревянные колеса затрещали под тяжестью груза.

– Я предпочитаю думать о себе как о человеке, который превращает пассивы в активы.

Макс фыркнул:

– Тут ты прав. – Он искоса посмотрел на Тави. – Сколько там было?

– Примерно мое жалованье за год.

Макс поджал губы.

– Неплохой улов. У тебя есть планы на то, что осталось?

Тави с кряхтением забросил последний мешок в фургон. Нога отозвалась болью, но он не обращал на нее внимания.

– Я не собираюсь одалживать деньги, Макс.

Макс вздохнул:

– Ба! И все?

Тави захлопнул дверь фургона.

– Да, хватит.

– Тут достаточно зерна, чтобы кормить легион в течение месяца.

– Или чтобы кормить лошадей одной алы в течение недели.

Макс тихонько присвистнул.

– Никогда не занимался логистикой, – признался он.

– Очевидно.

Макс фыркнул:

– Сколько денег осталось?

Тави сунул руку в карман и бросил шелковый кошелек Максу, тот поймал его и потряс.

– Не слишком много, – сухо заметил Тави. – По легиону ходит мало крон Антиллы, поэтому я старался избавляться от них осторожно.

Он зашел в темноту большого амбара домена и обменялся дружелюбным рукопожатием с доминусом, который согласился продать излишки зерна легиону, тем более что Тави предложил на двадцать процентов больше обычных цен благодаря кошельку госпожи Антиллус. Он расплатился по заранее оговоренной цене и вернулся в фургон. Макс поднял шелковый кошелек, бросил на него последний печальный взгляд, потряс на прощание и вернул Тави, который легко его поймал.

Что-то стукнуло по его доспехам.

Тави вскинул руку и нахмурился. Макс застыл на месте:

– Что такое?

– Мне кажется, в кошельке есть что-то еще, – сказал Тави. – Я слышал, как оно стукнулось о мои доспехи. Посвети-ка.

Макс пожал плечами и оторвал кусок ткани от верхнего края мешка, лежавшего в фургоне. Он потер пальцами ткань, и тут же загорелся огонек. Не обращая внимания на жар, он опустил горящую ткань к земле.

Тави наклонился, прищурился и в свете импровизированной свечи увидел, как огонь отразился от гладкой поверхности. Он поднял маленький камешек размером с ноготь мизинца ребенка и поднес его поближе к свету. Нешлифованный камень был прозрачным, как самоцвет, и таким красным, что казался влажным. Камешек напомнил Тави свежую капельку крови.

– Рубин? – спросил Макс, поднося пламя еще ближе.

– Нет, – нахмурившись, ответил Тави.

– Может быть, его покрасили?

– Нет, Макс, – возразил Тави, хмуро глядя на камень. – У тебя рубашка загорелась, – добавил он рассеянно.

Макс заморгал, равнодушно посмотрел на пламя, которое перешло с ткани на рубашку, раздраженно взмахнул рукой, и огонь моментально погас.

Тави почувствовал запах дыма от сгоревшей мешковины.

– Ты когда-нибудь видел такие самоцветы, Макс? Может быть, твоя мачеха их делает сама?

– Я ничего об этом не знаю, – ответил Макс. – Впервые вижу такой камень.

– Мне кажется, я уже видел нечто похожее, – пробормотал Тави. – Но забери меня во́роны, если я помню где и когда.

– Может быть, он ничего не стоит, – заметил Макс.

– Может быть, – согласился Тави, аккуратно засунул камешек обратно в шелковый кошелек и завязал бечевку. – Поехали.

Макс забрался в фургон, взял вожжи, и они тронулись. Тави устроился рядом, и они неспешно покатили обратно в лагерь Первого алеранского легиона в Элинархе.

Переход занял у них семь трудных дней, и за это время они добрались от тренировочного лагеря до моста через широкий Тибр, неспешно несущий свои воды. Фосс, получивший честную взятку, продолжал держать Тави «под наблюдением», пока его нога заживала. Госпоже Антиллус это совсем не нравилось, но раз уж она передала ответственность в руки Фосса, то не могла вернуть ее себе, не продемонстрировав враждебность к Тави, что было бы вопиющим жестом несправедливости по отношению к офицеру легиона.

Тем не менее Фосс не давал Тави скучать. Бардис, раненый рыцарь, которого спасла госпожа Антиллус, требовал постоянного внимания и заботы. Во время марша Бардис дважды переставал дышать. Фосс всякий раз спасал юного рыцаря, но только благодаря тому, что Тави находился рядом. Бардис так и не сумел полностью прийти в себя, и его приходилось кормить, поить и умывать, как ребенка.

Когда Тави в первый раз сел рядом с ним, его поразила кажущаяся молодость рыцаря. Вне всякого сомнения, алеранский рыцарь должен был быть выше, шире в плечах и обладать бо́льшим количеством мускулов, чем этот. Бардис выглядел как… раненый, но еще не выросший подросток. И у молодого курсора возникло жгучее желание его защитить. Удивив самого себя, он принялся ухаживать за Бардисом без жалоб и сожалений.

Позднее Тави понял, что дело не в том, что Бардис слишком юн, чтобы быть рыцарем. Просто сам Тави был на пять лет старше. Он знал о мире гораздо больше, чем этот юноша, видел больше ужасных сторон жизни и успел обрести необходимые дюймы и фунты, которых ему самому так не хватало в прежние годы. В результате юный рыцарь казался еще более беззащитным и беспомощным. Выходит, все дело было в перспективе.

Ошеломленный, Тави осознал, что он перестал быть ребенком, который ожидает, что более взрослые и сильные люди помогут ему и защитят. Теперь он сам был сильнее и старше, а потому с легкостью принял на себя новые обязательства и не искал способов от них избавиться.

Он и сам не знал, когда в нем произошли эти изменения, и хотя в некоторых отношениях они были незначительными, на самом деле оказались более глубокими и важными, чем он себе представлял. Теперь он уже никогда не будет ребенком, которого следовало защищать и утешать. Пришло его время защищать и утешать других.

Вот почему он так ревностно ухаживал за Бардисом и проводил много времени в размышлениях.

– В последнее время ты пребываешь в мрачном настроении, – сказал Макс, нарушив долгое