– А мы уверены, что местных жителей не эвакуировали из зоны? – высказал главное, пожалуй, сомнение Орсон.

– Это Центральная Америка, Крис, – ответил Осипов. – Государство здесь, как правило, не проявляет особого интереса к нуждам и заботам своих граждан.

– Можно подумать, у вас в России дела обстоят иначе, – усмехнулся англичанин.

– Здесь сельва, Док, – добавил Камохин.

– Спасибо, я заметил.

– В сельве все не так.

– В каком смысле?

– Здесь нет службы спасения, – пришел на помощь товарищу Брейгель. – Здесь каждый выживает сам.

– Ну, или с небольшой помощью друзей.

– К тому же здесь нет никаких жутких проявлений аномальной реальности, которые могли бы заставить местных жителей бросить свои дома, хозяйства и обратиться в бегство в поисках спасения.

Шедший впереди Камохин остановился. На дорогу выбежал небольшой древесный дикобраз и замер, удивленно уставившись на людей.

– Иди отсюда, – махнул на дикобраза рукой квестер.

Зверь недовольно фыркнул и побежал дальше своей дорогой.

– Видишь, – кивнул вслед ему Брейгель. – Все как всегда.

– Если не считать зонтичников, – ехидно заметил Орсон.

– Ну, во-первых, местные жители ночуют не под открытым небом, следовательно, зонтичники им не страшны. Во-вторых, не исключено, что нам, как всегда, повезло и мы оказались точно возле главного гнездовья зонтичников. Ну в самом деле, Док, ты же ученый. Скажи нам, сколько нужно зонтичников для того, чтобы они разлетелись по всей территории зоны?

– С учетом того, что они, скорее всего, селятся большими гнездовьями, – добавил Осипов.

– Я не могу ничего ответить на этот вопрос, – недовольно взмахнул рукой биолог. – Мне практически ничего неизвестно об этих животных.

– Ты же разрезал одного из них.

– И что с того? Чтобы хотя бы приблизительно предсказать численность зонтичников и скорость их распространения на новой территории, мне нужно знать, какова их пищевая база. Какова суточная потребность в крови одного зонтичника. Сколько особей образуют гнездовье. Как далеко они отлетают от гнезда в поисках пищи. Как часто появляется новая матка, способная создать новое гнездовье… Да много чего еще нужно знать! Это работа для целого научного коллектива, и не на один год. Вы глубоко заблуждаетесь, господа, думая, что вся работа биолога заключается в том, что он сидит на дереве и в бинокль наблюдает, как спариваются птички. Нет! Современная биология – это такая же точная наука, как физика или астрономия!

Камохин задумчиво почесал шею:

– После того, что я услышал, у меня родилась любопытная мысль. Очевидно, гнездовье, в котором плодится матка, расположено неподалеку от разлома. Верно, Док?

– Это далеко не очевидно, но в то же время не исключено, – кивнул англичанин.

Камохин расценил его ответ как положительный.

– Следовательно, найдя гнездовье, мы найдем и пакали.

– Ты в своем уме? – с тревогой посмотрел на стрелка Орсон.

– Ты думаешь, я не прав?

– Нет, я спросил – ты в своем уме?

– А в чем проблема?

– В том, что лезть в гнездовье зонтичников за пакалями может предложить только законченный идиот! – Орсон перехватил автомат обеими руками и потряс им над головой. Как индеец, возносящий молитву Небесному Отцу. – Или самоубийца, – нашел он все же альтернативный вариант.

– Я чисто теоретически, Док, – с улыбкой пояснил Камохин.

– Ага, – размашисто кивнул Орсон. – Знаю я, к чему ведут твои теоретические изыскания, – он широко взмахнул рукой. – Да все мы знаем! У нас есть два пакаля. Этого мало?

– Ну, смотря для чего, – ушел от прямого ответа Камохин.

– А тебе самому они для чего нужны?

– Чтобы продолжать Игру.

Ответ стрелка поверг биолога в замешательство.

– Ты хочешь сказать… – начал он. Но сообразив, что начал думать вместо того, чтобы говорить, причем мысли его все равно все слышат, перешел на речь: – Ты хочешь сказать, что всерьез воспринимаешь все эти разговоры «серых» насчет некой Игры, ведущейся везде и повсюду?

– Не знаю, – пожал плечами Камохин.

Прибавив шаг, Орсон догнал его и даже немного обогнал, чтобы заглянуть стрелку в лицо.

– Нет уж, ты не уходи от ответа!

– Я правда не знаю. – Улыбка Камохина была не то чтобы вымученной, но все же малость натужной. А может быть, не совсем уверенной. И это было совершенно не в его духе. – Но это придает смысл тому, что мы делаем.

– Игра? – удивленно посмотрел на стрелка Орсон. – Ты видишь смысл в Игре, правил которой не знаешь?

– Да, – коротко кивнул Камохин.

– Я этого не понимаю! – трагически развел руками англичанин.

– Это как в бою, – попытался объяснить ему Брейгель. – Когда вокруг тебя только смерть и полная неразбериха, нужно мысленно зацепиться за что-то, крепко связанное с реальностью. Только тогда все происходящее начинает обретать хоть какую-то видимость смысла. У каждого свой образ, который он держит в памяти на этот случай. Один вспоминает родителей, другой – любимую девушку, третий – собаку, которая была у него в детстве, четвертый – любимый сэндвич с говядиной и горчицей, пятый – стекляшку, о которую как-то порезал пятку… То есть это может быть все, что угодно, любая мысль, слово или образ, вызывающее в памяти поток ассоциаций, на которые отвечают все органы чувств. Как слюна собирается во рту, стоит только произнести слово «лимон», так и этот волшебный образ должен пробуждать желание жить, остаться живым во что бы то ни стало и несмотря ни на что.

– Любопытное наблюдение, – задумчиво наморщил лоб англичанин. – Но при чем тут Игра?

– Да какая разница, что это такое, – улыбнулся Брейгель. – Это может быть луна на небе или рубль в кармане – лишь бы работало так, как надо.

– А у тебя, – биолог пальцем указал на фламандца, – есть такой образ?

– Конечно.

– Могу я полюбопытствовать?.. – Это книга «Робинзон Крузо».

– То есть ты представляешь себя ее героем?

– Нет, тут все по-другому, – привычная улыбка стрелка сделалась немного смущенной, но при этом осталась искренней. – В детстве мне подарили книгу Даниеля Дефо – «Робинзон Крузо», «Робинзон в Сибири» и «Молль Флендерс»…

– «Робинзон в Сибири»? – удивленно переспросил Орсон.

– Это продолжение приключений Робинзона. Но в то время меня интересовал только первый роман, поэтому, хотя на синем переплете книги было написано просто «Даниель Дефо», я всегда называл ее «Робинзон Крузо». С полгода, наверное, я вообще не выпускал эту книгу из рук, а по ночам клал ее под подушку. В книге были вкладки с цветными иллюстрациями. И вот как-то раз, листая книгу за столом, я капнул на картинку вареньем. Черничным. Я тут же попытался стереть варенье со страницы, но только размазал его. Я был в отчаянии. Чем старательнее я пытался избавиться от пятна на странице любимой книги, тем глубже врастало оно в бумагу. А когда я попытался использовать ластик, то чуть не протер в бумаге дырку. По краям которой все равно оставались безобразные темно-фиолетовые разводы. Со временем я, конечно, смирился с этим ляпсусом. Но до сих пор, стоит мне только подумать о «Робинзоне Крузо», как я ясно вижу эту испорченную страницу и чувствую ту горькую досаду, что испытал много лет назад, пытаясь исправить не ошибку даже, а бестолковую, бессмысленную оплошность.