священных зданиях. Но Вулкан – не единственный чтимый в Остии бог; с большим воодушевлением молятся также и другим божествам, особенно Фортуне и Надежде, истинным богам торговцев, Кастору и Поллуксу, покровителям мореплавателей, Церере, у которой должно было быть много поклонников в городе, разбогатевшем через торговлю хлебом. Иностранцы, составлявшие немалую часть населения, естественно принесли с собой и своих богов, и последние пользовались очень большим влиянием. Так как с Египтом были постоянные сношения, то воздвигли алтари Изиде и Серапису. Азиатский культ Матери богов был также в большом почете, и жители Остии присутствовали при зрелище одного из торжественных жертвоприношений, называвшихся Тавроболиями, на которых важное в городе лицо, стоя в своего рода погребе с многочисленными проделанными в потолке отверстиями, окроплялось кровью быка, закланного над его головой, долженствовавшей омыть его от грехов и обеспечить спасение его семьи и его города. У нас имеется еще надпись, предназначавшаяся сохранить память об этом религиозном празднестве. Одно из самых любопытных открытий, сделанных при последних раскопках, это храм Матери богов, рядом с которым нашли залу собраний религиозной корпорации дендрофоров! «Митра, солнце непобедимое, бог неуловимый» (deus indeprehеnsibilis), как называет его один из его поклонников в Остии, был также предметом большого почитания. Известно, что этот культ, возбуждавший набожность при помощи своих тайных обществ и таинственных жертвоприношений, приобрел большое значение в последние годы империи и что все живые силы язычества, казалось, сконцентрировались тогда в нем, чтобы бороться с новой религией – христианством. В Остии открыли не только многочисленные остатки митрских памятников, но и храм, посвященный персидскому божеству. Это было нечто вроде домашней церкви, расположенной в прекрасном доме, о котором я говорил выше, известном под именем императорского дворца. Она разделена на три части не колоннами, как это бывает в христианских базиликах, но различной высотой уровней. Каждая из них наверно предназначалась верующим различного положения: такого рода разделение было естественно в культе, где иерархия имела столько значения. Церковь должна была быть очень изящна, если судить по драгоценному мрамору, которым был выложен пол. Против входной двери был алтарь, выше пола на четыре ступени, с двумя гениями, изображающими два равноденствия, один держит факел прямо, другой – верхом вниз. Над алтарем, согласно обычаю, было помещено изображение юного бога с фригийской шапочкой на голове, закалывающего быка. От него нашли валявшиеся на земле несколько обломков. По одной надписи мы узнаем, что «украшение алтаря было сделано на счет К. Целия Гермера, жреца этого святилища».

Алтарь Митры в Остии

Итак, Остия, казалось, представляла вполне подготовленную почву для принятия христианства: известно, что в самых религиозных странах оно всего быстрее привилось. Морские порты, торговые и проезжие города, где собирались люди со всех стран, где воздвигались храмы всем богам, где культы Востока насчитывали более всего верных, такие города особенно были для него благоприятны; поэтому можно предположить, что христианство имело очень быстрый успех в Остии. Скоро тут образовалось два епископства, одно – в самой Остии, другое – в Portus Trajani, прославленное св. Ипполитом. Приблизительно во времена Феодосия одному другу св. Иеронима, богатому и благородному Паммахию, пришла великодушная мысль построить в Портусе приют – ксенодохий (Xenodochium) для неимущих странников. Тут давали приют людям, прибывшим из Рима в ожидании попутного ветра, а также и других мест, откуда бы они ни были, имевшим в городе дела или думавшим составить себе там состояние. Они были так счастливы найти приют, где могли отдохнуть несколько дней после утомительного пути, что слава об убежище Паммахия скоро распространилась по всему свету. Св. Иероним говорит, что о нем слыхали в Британии и что египтянин или парфянин беседовали между собою о нем: Росси думает, что открыл его в развалинах Портуса. Сохранились значительные руины, где довольно ясно можно различить базилику и обширный двор, окруженный колоннами, взятыми от прежних зданий: это был обычный способ стройки в IV и V веке, и новые здания умели сооружать только при условии обирания прежних. Как это мы видим в средневековых монастырях, посередине двора находился водоем или род колодца, и на нем была надпись, ныне очень попорченная, где все-таки можно прочесть следующие слова: «Кто жаждет, пусть придет сюда и пьет».

Христианство в Остии остается для нас связанным с двумя важными воспоминаниями, которые невозможно забыть, когда осматриваешь эти развалины: сочинение «Октавий» и смерть св. Моники. «Октавий» – это первая проба христианской апологии, написанной римлянином, на языке римлян; это и теперь еще одно из самых интересных произведений, какие только можно прочесть. Автор, Минуций Феликс, был адвокат и светский человек, живший, наверно, в лучшем обществе, чувствовавший себя в нем, как дома. Он обращается к людям образованным и из высшего света и хочет быть ими услышанным; поэтому он остерегается выражать свои мнения в сухой и догматической форме, которая могла бы оттолкнуть более равнодушных; он дает им приятный тон и старается возбудить любопытство читателя драматическими приемами. Книга его – это диалог, где он заставляет действовать не теологов, спорящих между собою, а добрых людей, собравшихся в свободный день побеседовать. В ней сообщается, что его навещает один из его старых друзей, Октавий, такой же христианин, как и он, после долгой разлуки, и, чтобы быть свободнее и больше принадлежать друг другу, они на несколько дней покидают Рим в обществе одного общего друга, Цецилия, оставшегося язычником. Это происходит во время сбора винограда, когда суды закрыты и адвокаты свободны. Итак, они втроем отправляются в Остию, «прелестную местность», где душа наслаждается спокойствием и тело вновь становится здоровым. Однажды утром, когда они шли к морю, «предаваясь удовольствию ступать по песку, поддававшемуся под их ногами, и вдыхать легкое веяние, что возвращает силу усталым членам», Цецилий, язычник, завидев статую Сераписа, приветствовал ее, согласно обычаю приложив руку к своим губам. Это религиозное действие оскорбило Октавия, и он не мог удержаться, чтобы не сказать другому своему товарищу, христианину: «Нехорошо, мой брат, оставлять в таком грубом заблуждении верного друга, как позволять ему посылать поцелуи каменным статуям, которые не заслуживают этой чести, как бы они ни были покрыты венками и сколько бы на них ни возлияли масла?» Никто не возразил на первых порах, и продолжали прогулку. Кто побывал на взморье в Остии, может легко восстановить мысленно дорогу, по которой вместе шли друзья. Наверно они следовали по длинной улице, которая идет вдоль Тибра, или по какой-нибудь параллельной ей; затем, дойдя до места, где кончались дома и ничто не закрывало