— Ничего я не вижу! Казаки мне нужны! — сердито надулся Платон Архипович. — А вы мне про Белова толкуете.

Узкие усы ротмистра неприязненно дернулись.

— Да. Про Белова, — отчеканил он. — Вашего села крестьянин. Активный член большевистской боевой дружины.

— В Сотниково Белов уже года два нос не кажет, — парировал Збитнев. — Под моим надзором обыкновенным крестьянским мальчишкой рос. А что отец у него угадал на каторгу, так то по рядовому убийству. Этот Белов здесь, в Новониколаевске, испортился. Вам его теперь и ловить.

Леонтович усмехнулся:

— Уже поймали.

— Ну и слава богу. Значит, и у вас дела на поправку пошли. Надо бы и нам пособить. Пошлите казаков, господин ротмистр.

Леонтович недовольно поднялся из-за стола:

— Извините… Все, что мог…

Збитнев засопел, тоже поднялся:

— Ладно. Не хотите, пойду к полицмейстеру. Кланяться буду. Без казаков я в село вернуться не могу. Порядок порядком, а голову сейчас потерять легко.

Леонтович язвительно улыбнулся:

— Так-то вы служите.

Збитнев хмуро бросил:

— Век бы такой службы не видать! — Но, подойдя к двери, обернулся и добавил уже другим голосом: — Впрочем, извините… Устал я… Всю ночь не спал…

3

Неделю спустя Збитнев возвращался в Сотниково. Запряженный в зыковскую кошевку жеребец, почуяв близость села, поддал ходу. Командир казачьего отряда — чернявый, узколицый, подтянутый подъесаул Бянкин, пришпорив коня, нагнал кошевку:

— Далеко еще?

Платон Архипович вышел из задумчивости:

— Версты полторы осталось.

Подъесаул диковато хохотнул:

— Погреемся скоро! А то мои орлы закоченели! — И спросил: — Заводил сразу будем брать?

— Сразу, — без улыбки отозвался пристав.

Всю эту неделю он провел в Новониколаевске. Полицмейстер, выслушав его, не в пример Леонтовичу, согласился послать в Сотниково казаков для восстановления порядка.

Придержав коня, подъесаул обернулся к отряду:

— Подтянись! Гляди веселей!

Казаки зашевелились в седлах, поглядывая на появившиеся вдали окраинные избы. Збитнев кивнул:

— Я вам покажу дом Кунгурова. С него и начнем.

— А нам без разницы, — весело отозвался подъесаул.

Главная улица Сотникова была пуста, будто стояла ночь, а не день. Даже ставни на некоторых избах были прикрыты. Лишь настороженно побрехивали из-за заборов собаки.

Бянкин озадаченно шевельнул усами:

— Спят, что ли?

Не поддержав шутки, Платон Архипович процедил сквозь зубы:

— Как же… Схоронились по дворам. Выжидают.

У дома Кунгуровых пристав выбрался из кошевки, размял затекшие ноги и шагнул к калитке. Толкнув рукой, посмотрел на Бянкина:

— Заперто.

Тот подал знак. Несколько казаков спешились, молча вышибли калитку, пропустили вперед пристава и следом за ним затопали по крыльцу. Войдя в избу, Збитнев, не обращая внимания на шарахнувшихся ребятишек, уставился на Кунгурову.

— Где сын?

Ее рябое лицо искривилось в плаксивой гримасе.

— Н-не знаю… Ушел куда-то…

— Давно?

Старуха бросила боязливый взгляд на хмурые физиономии казаков, на поигрывающего нагайкой подъесаула, опустила голову. Бянкин шагнул к ней:

— Долго молчать будешь?

Кунгурова смотрела на нетерпеливо постукивающий по полу носок сапога и сжималась все больше. Подъесаул ядовито ухмыльнулся, скомандовал:

— Разложите ее на лавке.

Отпрянув от надвинувшихся казаков, старуха заголосила:

— Креста на вас нет! Я вам в матери гожусь! При детях-то хоть бы не злодействовали!

Бянкин снова ухмыльнулся:

— Пускай сызмальства знают, что бунтовать нехорошо.

— Говори, где сын, — устало произнес Платон Архипович. — Некогда нам на тебя время тратить.

— Не знаю я, — всхлипнула старуха. — Ванька Балахонов прибежал, вместе куды-то подались.

Пристав с кислым лицом повернулся к Бянкину:

— Ну ее… Пошли.

— Живи, ехидна корявая! — для острастки замахнувшись нагайкой, сверкнул глазами подъесаул.

Уже на улице Збитнев предложил:

— Заглянем-ка к одной распутной бабенке.

— Это можно! — хохотнул Бянкин.

Платон Архипович, которого веселость подъесаула начинала раздражать, поморщился, но ничего не сказал. Подъехав к небольшому домишке, вошли. Навстречу поднялся староста Мануйлов:

— Ну, слава богу! Наконец-то! Заждались мы. Совсем сладу не стало с мужиками.

— Кто это? — полюбопытствовал Бянкин, ткнув Мануйлова в плечо кончиком нагайки.

Збитнев пояснил:

— Староста сельский.

— Миром назначенный, — торопливо пояснил Мануйлов.

— Аа-а, — глядя не на него, а на стоящую у печи пышногрудую женщину лет тридцати, протянул подъесаул. — Ясно.

Оправдывая перед приставом свое пребывание в этом доме, Мануйлов сгреб бороду в кулак, потупился:

— Э-э… Я… Вот, спасибо Глафире, приютила… Не знаю, был бы живой, али нет… Дом-то супостаты совсем раскатали… Мои в бане обретаются.

Оглядывая низкую комнату, подъесаул оживленно потер руки, подмигнул Глафире:

— Стало быть, квартируют у тебя. Это хорошо. К вечеру баньку ж топи. Я здесь жить буду.

На удивление ясные светло-голубые глаза женщины открыто смотрели в скуластое лицо казачьего офицера.

— Живите, — слетело с ее полноватых губ.

Мануйлов зыркнул на Глафиру из-под кустистых бровей, недовольно потер волосатое ухо. Збитнев вздохнул.

— Значит, определились. Подъесаул остановится здесь, — сказал он внушительным тоном и, обращаясь к старосте, добавил: — Подумай, по каким дворам разместить казаков.

— Сколько их? — обиженно спросил Мануйлов.

— Полусотня… Куда мужики подевались?

— В окно видал, как они ватагой к управе потопали. Видать, проведали о вашем прибытии. С кольем да с берданами шли.

Бянкин оторвал взгляд от широко и наивно распахнутых глаз хозяйки, усмехнулся:

— Никак, обороняться удумали? Разгоним.

Подергав бороду, Мануйлов проговорил с сомнением:

— Кто его знат…

— Я знаю! — хлопнув нагайкой по голенищу сапога, отрезал Бянкин. — Пошли, староста. Будешь у нас в авангарде.

Мануйлов, ища защиты, подался к становому приставу. Тот успокоил его:

— Шутит подъесаул, шутит. Саломатов-то где?

— Вчерась ишшо в заточении был, — торопливо кивнул Мануйлов. — Так мне идтить?

— Идтить, идтить, — задумчиво передразнил его Платон Архипович, повернулся к подъесаулу: — Надо бы несколько человек направить, освободить урядника из каталажки.

Бянкин хмыкнул:

— Направлю. Хватит ему бока пролеживать. Пусть с обидчиками разбирается.

Завидев столпившихся у сельской управы мужиков, вооруженных вилами, топорами, дубинами, а кое-кто и ружьями, Бянкин натянул поводья, скомандовал отряду остановиться.

Потом, легко коснувшись шпорами поджарых боков коня, выехал вперед.

— Ай да войско собралось! — насмешливо крикнул он, привставая в стременах. — Никак с нами сражаться решили?!

Крестьяне насупленно молчали. Из-за плеча Кунгурова высунулась рыжая голова Аверкия Бодунова:

— He-а, не с вами! Турка воевать надумали! Вот кумекам, с какого бока подступиться. Можа, посоветуете?

Андрей оборвал его:

— Будет тебе околесицу нести!

Дивясь нахальству мужика, Бянкин хохотнул:

— Посоветую! Берите-ка ноги в руки — да по домам!

— Че-то охоты нету, — осклабился Васька Птицын. — Можа,