мокрые пышные усы, невесело хмыкнул:

— Ваша правда.

Присяжный поверенный провел гостя в комнату, усадил на диван, конфузливо покосился на свои виднеющиеся из-под халата молочно-белые щиколотки:

— Извините… Я сейчас…

Грузно откинувшись на спинку дивана, Платон Архипович отрешенно улыбнулся:

— Не извольте беспокоиться.

Вскоре Озиридов вернулся из спальни. Его рыжеватая бородка была аккуратно расчесана, волосы бережно уложены так, чтобы скрыть намечающуюся лысину. Свободная бархатная куртка скрадывала полноту Озиридова и придавала ему вальяжность.

— Коньяку? — предложил он незваному гостю.

— Если можно — водки, — с трудом приподняв потяжелевшие веки, попросил Збитнев.

Ромуальд Иннокентьевич наполнил внушительную рюмку, подал приставу. Себе плеснул коньяка.

— Сейчас принесу что-нибудь закусить.

Збитнев вздохнул:

— Не стоит…

Когда он выпил, Озиридов предложил:

— А что если нам поставить самоварчик?

— Не откажусь.

Озиридов кивнул так обрадованно, будто только и мечтал о том, чтобы в шестом часу утра испить чаю со становым приставом. Выйдя из столовой, осторожно приоткрыл дверь комнаты для прислуги. Позвал негромко:

— Катюша.

Девушка слышала, как бренчал колокольчик, слышала мужские голоса и давно лежала с открытыми глазами.

— Что, Ромуальд Иннокентьевич?

Озиридов скользнул в комнату, присел на край кровати, коснулся губами ее щеки:

— Гость у нас. Чайку бы…

— Хорошо, — улыбнулась Катя.

Задержав ладонь на теплом бедре, укрытом цветастым одеялом, Ромуальд Иннокентьевич шепнул:

— Вот и славно.

Когда Катя, накрыв на стол, легко выскользнула из столовой, Збитнев вопросительно поднял щетинистые брови:

— Коробкина, что ли? То бишь Сысоева Екатерина?

Ромуальд Иннокентьевич с самым серьезным видом подтвердил догадку гостя. Подкрутив усы, пристав одобрительно хмыкнул:

— Расцвела… Не узнать… Вот пожила успокоенной жизнью — и совсем другой человек… А то все в синяках ходила. Тимоха, муж, от души ее дубасил в Сотниково. А сейчас, ишь ты! Гладкая, холеная, кровь с молоком.

Говоря это, пристав, как бы невзначай, взглянул на порозовевшие щеки хозяина. Озиридов, подавив желание сказать резкость, индифферентно улыбнулся:

— Цивилизация…

Дождавшись, когда гость напьется чаю, Ромуальд Иннокентьевич ненавязчиво поинтересовался:

— В город вас какие-то дела привели?

— Роковые обстоятельства, — помрачнел Платон Архипович.

— Крестьяне волнуются?

— Увы и ах! Совсем мужик от рук отбился. Вот вы, либералы, и все о свободах вещали, а мужик на ус мотал. Теперь вы в городах сидите, газетки почитываете. Конечно, ваше дело — сторона. Это нам, царским сатрапам, приходится расхлебывать.

В словах пристава звучала неподдельная горечь, и Озиридов, искренне посочувствовав ему, даже ощутил себя в некоторой мере виноватым перед этим усталым, в мятом мундире человеком.

— Кто же мог предвидеть подобный ход событий? — тихо проронил он и добавил: — Только нас осуждать за это нельзя. Правительству следовало бы давненько приспустить пар. Ан нет. Дождались, пока котел взорвался.

— Вам-то бояться нечего, — сумрачно улыбнулся Збитнев. — Вас-то кипятком не ошпарит. Далеконько стоите. А я почитай прямо на нем сидел, на котле том самом…

— Неужели все так страшно? — подался вперед Озиридов.

— Страшно, — после небольшой паузы с чувством произнес Платон Архипович.

Расспрашивать Озиридов не решился. Они закурили, думали каждый о своем.

— В общем-то, манифест какой-то половинчатый вышел, — задержав над пепельницей папиросу, наконец проговорил присяжный поверенный, стряхнул пепел и задал риторический вопрос: — Может, это и есть ошибка правительства?

Збитнев воспринял восклицание неожиданно болезненно:

— Дурость, а не ошибка! Не манифест мужикам нужен, а хорошие розги! Они этот манифест всяк по-своему читают. Свобода — и вся недолга! А коли так — бей, круши! А у нас в Сотниково ваш приятель Симантовский мужикам и вовсе головы заморочил.

Озиридов холодно поправил:

— Не приятель. Бывший однокашник. Вот и все знакомство.

— Хоть как его называйте, он лучше не станет, — вяло махнул рукой пристав. Подперев подбородок, проговорил поникшим голосом: — Наведу порядок, буду в отставку проситься. Надоела мне вся эта кутерьма до чертиков.

Озиридов понимающе вздохнул:

— Не говорите, Платон Архипович. Я вот тоже подумываю бежать от этой суеты.

Взгляд станового пристава стал цепким. С едва уловимой завистью ответил:

— Вам сам Бог велел. Коли за простую телеграмму мне сто рублей пожаловали, значит, доход ожидали немалый. Чую я, не с бухты-барахты Никишка Зыков торговлю в Томске завел. Отец-то ему денег не давал. Откуда капиталишко-то? Не иначе как с федуловского чаю в гору пошел, не иначе…

Озиридов пожал плечами, словно желая показать, что говорить-то, собственно, не о чем:

— Возможно, и так… Но мне докопаться до истины не удалось.

В начале десятого Збитнев, поблагодарив за гостеприимство, покинул дом присяжного поверенного.

Ромуальд Иннокентьевич прошел в кабинет, сел за письменный стол. Задумчиво нащупал ручку, обмакнул перо в амфору, которую держала на коленях бронзовая гречанка в пикантной тунике. На листе бумаги стали одна за одной появляться фиолетовые пальмы, к ним подкатывались игривые барашки волн. Для полноты картины Озиридов изобразил вверху лучистое солнце и, отбросив перо, громко крикнул:

— Катюша!

Когда дверь открылась, Ромуальд Иннокентьевич окинул Катю просветленным взглядом и воодушевленно сообщил:

— Весну мы с тобой будем встречать в Венеции!

Девушка, не успев обрадоваться, ощутила лишь испуг и неуверенность. Мысли, несвязные и лихорадочные, метались, все перепуталось у нее в голове, взволнованно затрепетали тонкие крылья носа, на глазах появились слезы.

Глядя на похорошевшую девушку, Ромуальд Иннокентьевич ликовал. Ему хотелось издать торжествующий возглас: «Эх! Какой же я молодец!» Однако вместо этого он поднялся, ласково взял Катю за плечи, заглянул в глаза:

— Решено?

Она опустила веки и благодарно улыбнулась.

2

Жандармский ротмистр Леонтович долго смотрел на взбудораженного собственным рассказом станового пристава. Потом, словно извиняясь, развел руками:

— Рад бы помочь, да не имею никакой возможности. Где же их, казаков, на все полицейские станы наберешься?

Збитнев запальчиво хлопнул себя по колену:

— Как же мне тогда наводить порядок?

Поправив волосы, Леонтович повторил в который раз:

— Обращайтесь к полицмейстеру. Пусть он направит несколько человек. Главное ведь — арестовать зачинщика. Как вы говорите его фамилия?

Набычившись, Платон Архипович буркнул:

— Кунгуров Андрей.

— Вот этого Кунгурова и надо арестовать, остальные сами утихомирятся.

— Зря вы так полагаете, — возразил Збитнев. — Это не город. Деревня! Понимаете? Мужик терпит, терпит, а как закусит удила, нет с ним никакого слада!

Ротмистр сухо взглянул:

— Раньше нужно было проявлять заботу о поддержании порядка. Сладко ели, сладко спали, а теперь хотите все взвалить на плечи нашего ведомства. Белов Петр из вашего села?

— Из нашего, — озадаченно протянул пристав.

—