– Знаю, это число не назовешь большим, – слегка пристыженно ответил Янне, пожимая плечами. – Но по мне, в самый раз. Я человек нетребовательный и ограниченный в средствах. А у тебя сколько их было?

– Поменьше, – ответил я и, поскольку мой ответ прозвучал изрядным преувеличением, добавил: – Много, много меньше, чем у тебя.

– И однако, по-моему, я никогда не встречал женщину, хотя бы чуток похожую на Уллу. Она вытворяет такое, что у тебя пальцы на ногах скручивает и глаза из орбит вылезают.

– Надо же, – сказал я, отказываясь даже вообразить, на что способна эта женщина.

– А ты когда-нибудь видел такую красавицу?

– Она… бесподобна, несомненно.

– Мне нравится это слово, брат, «бесподобна»! Точно про нее сказано.

– А ее… ее необычный аромат? – спросил я, аккуратно подбирая выражения.

– Знаю, – ответил он, просветлев лицом. – Освежающий, правда? Мне нравится, когда от женщины пахнет мясом и пивом!

– Тогда понятно, почему ты так привязался к ней, – сказал я. – Она определенно пахнет и тем и другим. Помимо многого прочего.

– А ведь ты еще не нюхал ее потаенные местечки, – добавил брат с похотливым смешком. – Женщина за год ни разу не мылась, и там, внизу, запах такой, что…

– Братец, прошу тебя! – вскричал я, поднимая руку с целью удержать его от дальнейших подробностей, ибо меня уже тошнило. Я представить себе не мог, как вздорная уродина может показаться обворожительной в постели… И хотя нежелательные подробности все равно последовали, я был рад за Янне и мне было приятно, что брат запросто беседует со мной о столь интимных вещах.

– А ты? – спросил он. – Вроде бы ты доволен этой поездкой.

– В смысле?

– Да ладно тебе скромничать, брат! – Он хлопнул меня по спине. – Ты и Ульвид. Хотя лучше живи своей жизнью. Она вот-вот станет королевой в третий раз, имей это в виду. Своего первого мужа она убила, второго уморила и теперь возвращается в Швецию, чтобы выйти за нового короля. Сколько еще корон она присвоит, пока не увянет ее красота?

– Она не убийца, – сказал я.

Мне льстило ее отношение ко мне, разумеется, а любовью она занималась так, что дух захватывало, но если начистоту, я считал ее страшным человеком – порой она бросала на меня взгляд, в котором ясно читалось: если я перестану соответствовать ее требованиям, она без зазрения совести перережет мне горло и найдет кого-нибудь другого для удовлетворения ее телесных нужд.

– Или ты сам нацелился на корону? – спросил Янне, и я рассмеялся.

– Корона мне вряд ли светит.

– Разве? Если она убьет третьего мужа и взойдет на трон в Швеции, ей понадобится супруг. Кто-нибудь на замену бывшему мужу. Здесь слишком долго правили мужчины, и поговаривают, что ни одному мужчине так не идет держава[94], как ей. Но и запросы у нее тоже будь здоров. Ей по плечу объединить скандинавские королевства и править ими всеми, если, конечно, она до такого додумается.

– Мне нисколько не хочется быть королем, – покачал головой я. – Это не по мне, я человек простой.

– То же самое о себе говорят все честолюбивые люди, – сказал мой брат.

Королева Ульвид предупредила меня: в аббатство Врета она хочет войти одна. Аббатству насчитывалось не менее тридцати лет, и хотя она и ее первый супруг снабжали эту обитель деньгами на протяжении своего правления, королева захаживала туда крайне редко. Примечательно, что один из этих визитов пришелся на тот вечер, когда ее муж хлебнул из кубка с отравой и рухнул замертво.

Воспользовавшись отсутствием королевы, Улла с Янне исчезли в лесу, фрейлина свисала с его плеча, как мешок с картошкой. Я старался не гадать, каким проказам они предаются в чаще, – наверняка Улла жалуется на жесткость коры, или на насекомых в траве, или на слишком жаркое либо недостаточно жаркое солнце, а то на чересчур яркое или слишком тусклое.

Пока королева пребывала в аббатстве, я прогуливался вокруг, задрав голову, разглядывал часы на башне, восторгался орнаментами на стенах обители и ощущал покалывания в сердце – ведь когда-то искусство было частью моей жизни, и я спрашивал себя, зачем я с этим покончил. На миг, когда я читал надписи, вырезанные в камне, мне даже подумалось, а не поставить ли крест на поисках Хассе и просто вернуться домой, оборудовать мастерскую и вновь заняться тем, что некогда было моим любимым делом. Я протянул руку к резьбе на стене, и стоило пальцам коснуться камня, как в тот же миг сверкнула молния и грохотнул гром, но, глянув вверх, я не увидел ни облачка на голубом небе. Мои спутники, казалось, ничего не слышали, несмотря на оглушительный шум, они преспокойно беседовали друг с другом, и ничто их не тревожило. Опять полыхнула молния и прогремел гром, и теперь моя рука словно прилипла к стене, и как я ни старался отдернуть руку, у меня ничего не получалось. Чье это колдовство? – задавался вопросом я, и лишь негромкий плач, раздавшийся неподалеку, положил конец этому странному наваждению. Рука моя легко отделилась от стены.

Я огляделся, чувствуя себя совершенно разбитым, и увидел, как молодая женщина в белой рясе и вуали послушницы завернула за угол и села на скамью, в руках она сжимала четки. Она беззвучно плакала, и, заинтригованный, я подошел поближе. Остановившись в нескольких шагах от нее, я негромко покашлял, чтобы она с испугу не бросилась бежать, но когда она взглянула на меня, я подумал, что эта женщина не из пугливых.

– Кто вы? – спросила она.

Я поклонился, давая понять, что ничего дурного я не замышляю, затем представился и сказал, что прибыл сюда вместе с другими слугами королевы Ульвид.

– Я столкнулась с ней в аббатстве, – сказала незнакомка, – хотела поприветствовать ее, но она отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. А сейчас, надо полагать, она стоит на коленях и молит о прощении.

– Либо молится за упокой его души, – предположил я. – Ибо кто знает, что на самом деле произошло той ночью. А вы кто, осмелюсь спросить? Не скажете ли свое имя?

Она окинула меня взглядом с головы до ног, словно решая, хочет ли она продолжать этот разговор. «Сигне», – ответила она в конце концов.

– Вы монахиня?

– Пока нет, – она тряхнула головой, – но однажды ею стану, так мне было сказано.

– Сказано? Значит, вы не сами выбрали эту стезю?

Она пожала плечами и отвернулась.

– Позволите мне присесть? – спросил я.

И опять ей понадобилось время, чтобы решить, удостоить меня подобной чести или нет, но все же она кивнула, и я сел на скамью