Засов отодвинулся, и дверь слегка приотворилась.

Михайла потянул ее и увидел перед собой Маланью, сильно похудевшую, но чистенько одетую и, видимо, здоровую.

– Михайлушка! – вскричала она. – Как ты? Откуда? Или тоже в полон попал?

– Потом расскажу. Хочешь уйти от них, или, может, нет? – с некоторой досадой спросил Михайла. – Может, здесь не плохо тебе?

– Ох, что ты! Да как уйти-то? Заперто!

– Отворю я, – сказал Михайла уверенно. – Сбирайся скорей. Кто еще в том доме живет?

– В той половине, – махнула рукой Маланья, – караульные.

– Живей! – торопил Михайла.

Маланья дрожа натянула шубейку, покрылась платком. Михайла схватил ее за руку, распахнул дверь, они быстро сбежали с крыльца и кинулись к калитке.

– Заперта! – шепнула Маланья.

Михайла, не отвечая, достал ключ и хотел сунуть его в скважину. Но в эту минуту снаружи кто-то стал шарить рукой по калитке и, не находя ключа, крикнул сиплым голосом:

– Пся крев! Цо то таке?

Михайла неслышно всунул ключ в скважину. Он понимал, что медлить нельзя. Через минуту сбегутся ляхи. Он выхватил из-за голенища длинный нож, оттолкнул Маланью, одной рукой повернул ключ, другой, в которой был нож, распахнул калитку и занес нож. Прямо на него кинулся тот самый человек и обхватил его, пытаясь сбить с ног. Но Михайла с силой опустил нож и почувствовал, как он погружается во что-то мягкое. Сразу же руки капитана ослабели, он громко застонал и сполз на землю.

Михайла выдернул нож, подхватил тело под руки и втащил обратно в калитку, крикнув Маланье:

– Ключ вынь!

Маланья дрожащими руками вытащила ключ и шагнула через порог. Михайла оттащил к стене убитого, выхватил у Маланьи ключ, быстро захлопнул калитку, замкнул, оставив ключ в скважине.

За калиткой уже слышались торопливые шаги, и кто-то пытался открыть ее.

– Ключ в замке! – крикнул чей-то голос по-польски.

– Скорей, – шепнул Михайла, хватая Маланью за руку, и побежал бегом под сводом к выходу на Красную площадь.

В ту минуту, как они добежали до ворот, сзади вдруг мелькнул свет и раздались крики. Должно быть, караульные ворвались-таки и увидели капитана.

Михайла выскочил из ворот, крепко держа Маланью за руку. Где-то в темноте слышался топот, крики. Сейчас их могут схватить. Михайла со всех ног бежал к часовне. Вот и крыльцо. Он потащил Маланью к подполью, крикнул: «Сходи вниз!» и полез следом за ней, опуская в то же время над головой подъемную дверь.

В ту самую минуту, когда дверь в подполье захлопнулась, в часовню ворвался отряд поляков. Они стали обшаривать часовню. Маланья с Михайлой быстро спускались вниз, каждую минуту ожидая, что их настигнут. Но, должно быть, не зная о подземном ходе, поляки и не искали его. Не найдя никого в часовне, они, видимо, решили, что ошиблись в темноте, и беглецы пробежали мимо.

Михайла в двух словах рассказал Маланье, как он узнал про нее и как задумал выручить.

– А Ванятка? – дрожащим голосом спросила Маланья, – убили, псы?

– Жив, – ответил Михайла. – Карп Лукич принял.

– Господи, слава тебе! – вскрикнула Маланья и еще больше зарыдала. А я-то, – всхлипывая говорила она, – гадала – нет его… Побегу туда!

Михайла обрадовался, что Маланья пойдет к Карпу Лукичу. Он не мог придумать, куда ему девать ее. Когда они выбрались наружу, Маланья кинулась на шею Михайле и пробормотала:

– Михайлушка, сердешный ты мой! Вновь ты меня от лютой смерти спас! Век я того не забуду!

– А ты-то, – перебил Михайла, освобождаясь от Маланьиных рук. – Кабы не ты, когда еще помер бы. Ну, прощай покуда. Зайду проститься. Разыщешь, что ли, Карпа-то Лукича?

– Разыщу, – пробормотала Маланья, глотая слезы.

Михайла быстро зашагал в обратную сторону, к ставке Пожарского. Теперь одна тяжесть с него спала: отплатил он Маланье. Послезавтра на штурм они пойдут. Коли возьмут Москву, он тотчас и уйдет. К Карпу Лукичу только зайдет проститься, ну и к Гаврилычу тоже.

VI

На другой день Пожарский послал Михайлу в таборы сговориться про штурм. Михайла должен был до света провести небольшой отряд подземным ходом на Красную площадь и оттуда тихо пробраться по Китай-городу к Никольским воротам, перебить там караул и впустить ополчение. Трубецкой, коли захочет, может послать с Михайлой полсотни казаков, и они пускай через иные ворота впустят казаков.

Михайла охотно поскакал с таким порученьем.

Объехав Белый город, он проскакал чуть не мимо дома Карпа Лукича, и на этот раз его сильно потянуло туда. Но времени не было. Пришлось отложить. Выехав на Яузу, Михайла на всякий случай поехал по тем местам, где была раньше землянка Гаврилыча. Он уже проехал мимо, не встретив его, и выезжал к палаткам войскового начальства, когда его окликнул Гаврилыч.

Михайла рассказал ему, с чем его послал Пожарский, и Гаврилыч сразу же повернул с ним к палатке Трубецкого просить атамана, чтоб он позволил Гаврилычу с товарищами вместе с Михайлой пробраться в Китай-город.

Трубецкой был очень доволен, что Пожарский хотел разделить с ним славу освобождения Москвы, и разрешил Гаврилычу итти вместе с Михайлой. Михайла с Гаврилычем сговорились встретиться в ночь у Пушкарского двора. И казаки, и ополченцы так и рвались в бой. Наконец-то они сообща ударят на ляхов и выгонят их из Китай-города и из Кремля!

Михайла тоже забыл про свою тоску. Даже о воле не вспоминал. Одно у него на душе было – прогнать ляхов. Боялся он только – вдруг ляхи нашли случайно дверь в подземный ход и завалили ее. Но теперь уже об этом поздно думать. После полночи он должен со своим отрядом быть на Пушкарском дворе и вместе с Гаврилычем пробраться на Красную площадь.

Ночь была не такая ненастная, как накануне. Тучи рассеялись, и на небе показались звезды. Кликнув охотников, Михайла повел их по Белому городу. Когда они подходили к Пушкарскому двору, навстречу им вышел Гаврилыч с казаками. Михайла построил свое маленькое войско так, чтобы ополченцы шли вперемежку с казаками. Впереди они с Гаврилычем, потом два казака, за ними два ополченца, и снова два казака. У всех были только сабли и ножи, пищалей никому не дали.

Михайла боялся еще, как бы ход не стал обваливаться, когда по нему пойдет столько народа. Он просил всех как можно тише, не топать, громко не разговаривать и между собой не перекоряться. Гаврилыч от себя повторил то же. Но все и так понимали, какое важное дело им поручено, и каждому хотелось заслужить похвалу.

Ход они прошли благополучно. Только когда стали подниматься вверх по лестнице, под тяжелыми шагами