“В последних строках речи говорилось, что члены Центрального комитета должны своим поведением подавать пример, иметь чистую совесть, чувствовать ответственность за жизнь страны, — рассказывал Вольский. — Нам обоим эта фраза понравилась… Затем Андропов передал мне папку с окончательным вариантом речи и сказал: «Материал, по-моему, хороший. Обратите внимание на дополнение, которое я сделал». В тот момент я не мог посмотреть, что он приписал. Позже я заглянул в текст и увидел, что в конце последней страницы Андропов дописал от руки не очень твердым почерком еще один абзац. Там говорилось: «Товарищи члены ЦК КПСС, по известным вам причинам я не могу принимать в данный период активное участие в руководстве Политбюро и Секретариатом ЦК КПСС. В связи с этим просил бы пленум рассмотреть вопрос и поручить ведение Политбюро и Секретариата ЦК товарищу Горбачеву Михаилу Сергеевичу»”.

Вольский прекрасно понимал, что это означает. Генеральный секретарь назначал Горбачева своим преемником. Вольский снял с документа фотокопию и спрятал ее в сейфе. Доставив партийным руководителям оригинал, Вольский наивно ожидал, что его зачитают на пленуме. Но на заседании ни Черненко, ни Гришин, ни Романов, ни кто-либо еще из ближнего брежневского круга не упомянул о пожеланиях Андропова. Вольский подумал, что произошла ошибка. “Я подошел к Черненко и сказал: «Там есть дополнение». Он ответил: «Забудь про него». Я увидел его помощника Боголюбова и говорю: «Клавдий Михайлович, в речи Андропова был еще один абзац…«Он отвел меня в сторону и сказал так: «Ты кто такой, умник? Тебе жить надоело?» Я ответил: «В таком случае я обязан позвонить Андропову». А он: «Тогда это будет твой последний телефонный звонок»”.

Андропов пришел в ярость, узнав, что произошло на пленуме, но сделать ничего не мог. Даже Ленин не обладал властью назначить своего преемника, а брежневцы в политбюро были слишком могущественны. Когда в феврале 1984 года Андропов умер, его место занял Константин Черненко — марионетка партийной мафии.

Уступая сторонникам Андропова и не слушая возражений собственных доверенных лиц, Черненко сделал Горбачева номинально вторым человеком в политбюро. Это оказалось серьезной тактической ошибкой. Черненко занимал свой пост всего тринадцать месяцев. Большую часть этого времени он был болен и бессилен. Пока Черненко умирал, Горбачев осторожно консолидировал власть. Он вел заседания политбюро и завоевал доверие двух ключевых фигур: министра иностранных дел Андрея Громыко и председателя КГБ Виктора Чебрикова. Кроме того, он совершил знаменитую поездку в Великобританию, где произвел неизгладимое впечатление на Маргарет Тэтчер и на журналистов всего мира. Когда, наконец, в марте 1985 года Черненко умер, Горбачев уже заручился поддержкой молодых партийных секретарей и нескольких ключевых фигур из старой гвардии, в том числе Громыко. Он был в состоянии переиграть любого мафиозного динозавра.

За вступившим в должность Горбачевым не тянулось ни кровавого, ни коррупционного следа: такого еще не бывало. Но все в Советском Союзе было относительным. Горбачев был партийным функционером на Кавказе, по соседству со знаменитым Краснодарским краем. И конечно, он понимал, как в партии делаются дела — и в отношениях с Москвой, и в отношениях с местными властями. Вряд ли он мог не выслуживаться перед Брежневым, будучи партийным секретарем в Ставропольском крае или членом ЦК в Москве. Рой Медведев, до последнего поддерживавший Горбачева, сказал корреспонденту La Stampa: “Думаю, подарки Брежневу шли даже из Ставрополя”.

“Дарил ли Горбачев Брежневу перстни с бриллиантами, как Алиев? Конечно, нет, — говорил мне Аркадий Ваксберг. — Но, с другой стороны, ни один провинциальный партсекретарь не мог бы уцелеть, а уж тем более продвинуться по службе, если бы не обращал внимания на дни рождения и прочие праздники начальства. Даже «не запятнанный» партсекретарь, приезжая в Москву, должен был везти подарки для начальников, например несколько ящиков хорошего вина. От этого нельзя было никуда деться, и Горбачев не исключение. По этим законам жили в партии”.

В канун нового, 1989 года цензоры запретили выпуск популярной телепрограммы “Взгляд” “по эстетическим соображениям”. По словам Ваксберга, под эстетическими соображениями понималось интервью дочери Брежнева Галины, которая рассказала, что Раиса Горбачева, когда Леонид Ильич был еще у власти, пыталась ублажить его семью и дарила им много подарков, в их числе дорогое ожерелье. Но тот же Ваксберг вспоминает, как после публикации в “Литературной газете” его очерка “Вешние воды” о бездействии чиновников, когда урожай гниет на полях, газета получила выволочку от идеологического отдела ЦК. И в тот момент, когда редактор требовал от Ваксберга напечатать опровержение, в газету позвонил Горбачев и похвалил сотрудников за борьбу с коррупцией.

Но Горбачев знал, что не сможет по-настоящему, эффективно расследовать партийную коррупцию. Во-первых, партия, которую он возглавлял, скорее бы убила его, чем согласилась на такое. Во-вторых, если бы даже он провел такое расследование, ему бы пришлось увидеть неприятное — глубину падения партии. Вместо этого он, словно по учебнику Андропова, проделал ловкий маневр. Был привлечен к суду за получение взяток на сумму более миллиона долларов Юрий Чурбанов, зять Брежнева и бывший первый заместитель министра внутренних дел; взятки он брал, работая в Узбекистане. На суде Чурбанов признался в том, что получил дипломат, набитый деньгами: около 200 тысяч долларов. “Я хотел вернуть деньги, но кому? — говорил он. — Было бы странно поднимать этот вопрос в разговоре с Рашидовым” (главой республики). Чурбанов был приговорен к 12 годам лишения свободы и сел в тюрьму недалеко от Нижнего Тагила[72]. Личный секретарь Брежнева Геннадий Бровин сел на девять лет — тоже за коррупцию.

Как и Андропов, Горбачев верил, что сможет управлять партией и навести в ней порядок. За пять лет он отправил в отставку самых одиозных коррупционеров в политбюро: Кунаева, Алиева, Щербицкого. Но Горбачев так и не сумел покончить с дискредитировавшей себя идеологией. Это вкупе с его неспособностью избавиться от партийной номенклатуры и с его связями с КГБ все больше вредили его репутации в глазах людей, осознававших уровень коррупции и лжи в стране.

Тем временем политики новой волны охотно использовали нерешительность Горбачева. Тельман Гдлян и Николай Иванов — прокуроры, благодаря которым Чурбанов оказался за решеткой, — стали одними из самых популярных депутатов Верховного Совета только благодаря своим смелым публичным нападкам на партию. Проводя расследования коррупции при Брежневе, Гдлян и Иванов запугивали свидетелей, подделывали улики и совершали другие противозаконные действия. Но все обвинения в свой адрес они презрительно отвергали. Особенно лютовал Гдлян. Однажды он сообщил мне, что Егор Лигачев, второй человек в политбюро, “однозначно” получил от узбекского чиновника взятку на сумму по меньшей мере в 60 000 рублей. Когда я спросил, какие у Гдляна есть доказательства, он только засмеялся: такие вещи, казалось ему, не имели значения.

Мастером популистских обличений был и Борис Ельцин, который использовал вопрос о партийных привилегиях и коррупции для дискредитации верхушки партии и в том числе Горбачева. В своих воспоминаниях “Исповедь на заданную тему”, очень популярных в России, Ельцин пишет об отделанных мрамором домах членов политбюро, об их “сервизах, хрустале, коврах, люстрах”. Читатели, обитавшие по большей части в тесных коммуналках, могли прочесть описание предоставленного ему жилья в то время, когда он был партийной номенклатурой: кинозал, “кухня, целый комбинат питания с подземным холодильником”, а “в количестве туалетов и ванн я запутался”. Ельцин задавал вопрос: почему Горбачев не мог этого изменить? “Мне кажется, тому виной его внутренние качества. Он любит жить красиво, роскошно, комфортно. Ему помогает в этом отношении его супруга”.