Так они и стояли, не сводя друг с друга глаз, и никто не решался прервать наступившую тишину.

– И это весь ваш прогресс? – наконец осведомился Ан-сель, не отводя взгляда от лица монкула: он все надеялся заметить хотя бы проблеск узнавания.

– Нет, почему же, – почти обиделся Вальди, встал рядом и сказал: – Смотри! – А потом повернулся к монкулу. – Мия, подними руки.

Монкул медленно подняла руки над головой.

– Опусти.

Руки упали вниз.

– Повернись ко мне.

Монкул послушно развернулась.

– Видишь? – Вальди уставился на Анселя торжествующим взглядом. – Она реагирует на слова! Без свистка!

Ансель почувствовал, как внутри поднимается волна злости. Кулаки сжались с такой силой, что руки даже задрожали. Теперь, когда взгляд Мии уже не был совершенно пустым и мертвым, стало только хуже. Потому что на тот очень короткий миг, когда она и Ансель смотрели друг на друга, Мия стала чуть больше похожа на человека, а не на бездумное механическое существо. И на этот короткий миг юноше показалось, что сейчас она его узнает. И улыбнется ему. И скажет: «Ансель, я так скучала».

Видеть Мию безжизненным монкулом было мучительно. Видеть Мию с крохотными проблесками жизни – невыносимо! Особенно когда она послушно и бессловесно выполняла команды.

Любые команды.

– Как замечательно… – процедил Ансель. – Свистки есть не у всех, но теперь приказы монкулам сможет отдавать кто угодно.

– Не в этом дело! Неужели ты не понимаешь, что это значит? Раз она слышит приказы, значит, мы вернули ей часть сознания! И она понимает не только простые команды. Смотри! – Радостный и возбужденный, Вальди снова повернулся к монкулу. – Мия, принеси стул.

И в следующий миг Вальди оказался лежащим на полу.

– Эй, ты чего? – взвизгнул он, прижимая руку к разбитой губе.

Рванувшая было на подмогу Рина замерла, наткнувшись на яростный взгляд Анселя.

Юноша стоял над скорчившимся Вальди, сжимая кулаки и тяжело дыша. Какая-то крохотная часть его, наблюдавшая за происходящим словно со стороны, шепнула, что вот именно из-за таких неконтролируемых вспышек гнева джентльменов и считают инфериорным полом, не способным держать свои примитивные, низменные порывы под контролем. Но сейчас ему было наплевать.

– Ансель! – тихо, но твердо произнесла Рина.

Таким тоном говорят с собаками, которые не слушаются команд хозяина.

Рядом что-то тихо скрипнуло: это Мия поставила подле Вальди стул. Поставила и замерла рядом, глядя прямо перед собой. Готовая выполнять новые приказы. Любые приказы. От любого человека.

Ансель злился. Злился на Либерат, давший ему ложную надежду и выкравший Мию. Злился на Рину и Вальди, сделавших с Мией это. И, как ни странно, злился на Мию, послушно выполняющую их команды, хотя конечно же она была ни в чем не виновата.

Скрипнув зубами, Ансель резко развернулся и стремительно зашагал прочь. Он больше не мог этого выносить. Скорее, скорее вон отсюда!

Никто не попытался его остановить.

Ансель дошел до угла темного квартала и только тогда понял, что на улице льет дождь и что порывы ветра хлещут его по лицу гроздьями холодных капель, словно пощечинами.

Позади раздался тихий шорох едущих по мостовой колес. Ансель обернулся и увидел, как из темноты неосвещенных улиц промышленного района появились мобили жандармов.

Слишком много для обычного патруля.

Сердце екнуло в нехорошем предчувствии.

Один за другим мобили остановились рядом с бывшим складом пиломатериалов.

Первым порывом Анселя было как-то предупредить находившихся внутри. Но как? Он же слишком далеко! Кинуть камень в окно? Крикнуть? Те, кто находится внутри, его вряд ли услышат. А вот жандармы – вполне.

Прячась в темноте плачущей дождем ночи, Ансель беспомощно наблюдал за тем, как из мобилей высыпали вооруженные жандармы, как по сигналу ворвались внутрь. Раздались крики, звон бьющегося стекла и выстрелы.

Ансель даже не испытал облегчения от того, что сам едва разминулся с жандармами. Задержись он там еще на пару минут…

Вскоре из здания одного за другим начали выводить либераторов. Рина и Вальди появились одними из последних, их держали под прицелами револьверов. А вслед за ними одна из жандармов вела за руку Мию, и та спокойно и безропотно следовала за ней.

Еще через несколько минут мобили растворились в ночной темноте, и тихая улица промышленного района снова опустела – если не считать прячущегося в тенях юношу на углу квартала, который смотрел вслед уехавшим мобилям и думал, что снова потерял Мию.

Ансель прошел два полных квартала, когда его осенила новая мысль. Жандармерия, накрывшая это отделение Либерата, немедленно начнет допрашивать всех его участников. И есть высокая вероятность, что кто-то из них проговорится о юноше-механикере родом из маленького городка на окраине столичного округа, который им помогал…

* * *

На улицах погасли последние фонари, а Агаты дома все не было.

Ника понимала, что ведет себя глупо; ее подруга – взрослый человек и вовсе не обязана сообщать о своих планах заранее или приходить домой к девяти вечера. И все же Ника не могла отделаться от беспокойства – в свете происходящего в городе ей казалось, что с Агатой случилось что-то серьезное. И она была бы рада, если бы этим «серьезно» оказался аврал на работе, свидание с приглянувшимся юношей или даже перевернувшаяся конка. Но, зная, что совсем недавно творилось в министерстве, Ника боялась, как бы жандармы не выяснили, кто автор репортажа в подпольной газете, которая взбудоражила сегодня весь город.

Ника убеждала себя, что Жандармерии это знать было неоткуда, но уговоры мало помогали. А если служители порядка поймали кого-то из Либерата, допросили и вышли на Агату? А если она вовсе не работает ночь напролет и не гуляет с каким-то юношей по ночному Сириону – что, если ее арестовали? Какое ей назначат наказание?

Вспомнилась папка с личным делом Мии и вымаранные черным строки. Приравняют ли репортаж в газете к государственной измене?

И даже если Агату обвинят в менее серьезном преступлении, ее все равно ждет обращение в монкула, пусть и не пожизненное. Впрочем, если версия подруги верна, то монкулов, отбывших свой срок, в последние годы так и так не обращают обратно в людей. Наконец, если Агату арестуют и приговорят к сроку в монкулах, Ника об этом узнает не скоро, да и то, если напишет в Кибирь! Извещения отправлялись только ближайшим родственникам, а не друзьям…

Устав нарезать круги по комнате, Ника уселась на кровать. «У Анселя сосед работает в Министерстве труда», – вспомнила вдруг она. В крайнем случае можно будет попросить юношу-механикера об одолжении, которое тот, в свою очередь, может попросить у соседа.