— Я требую, чтобы вы обращались ко мне на вы! Я в конце концов…

Неведомо, что хотел сообщить вновь прибывший субъект после конца концов, поскольку дверь за ним захлопнулась, не давая гневливому арестанту развить затронутую тему.

— Сатрап! — Заключенный стукнул было кулаками по двери, но, ойкнув от неожиданной боли, продолжил вопль уже без рукоприкладства: — Полицейская крыса! Негодяй!

— Время спать, — со вздохом проговорил Барраппа, пытаясь унять шум.

— О, простите! Я вас не заметил. Доброй ночи, гражданин, — с пафосом, но уже без крика продолжил его сокамерник. — Позвольте мне представиться. Францевич Людвик Казимирович, присяжный поверенный и адвокат.

— Петр Длугаш, капрал сербский армий, — чуть приподнялся на лежанке Барраппа.

— За что вас? — участливо поинтересовался новый арестант.

— Документ не был, говорить плохо, сказали — шпион.

— Ничего, разберутся, я вас уверяю, — обнадежил присяжный поверенный. — А вот у меня ерунда какая-то. Мне подбросили фальшивые купюры. Говорят, что их нашлепали то ли немцы, то ли австрияки, и, мол, я с ними в сговоре. Ну уж нет — это все козни моих врагов! Я вижу их насквозь! Они хотят заставить меня замолчать!..

«Какие достойные люди», — подумал Барраппа, но вслух только тяжело вздохнул.

— Но мой голос всегда на стороне угнетенных, — не унимался Францевич. — В конце концов, в России есть закон! И справедливость! И они восторжествуют! Быть может, вы слышали о недавнем суде над социалистами-непримиренцами? Я выступал там…

— Давай спать, — оборвал его Барраппа. — Завтра говорить.

Он повернулся лицом к стене, стараясь вновь сконцентрироваться на идее скорейшего побега.

* * *

Николай II был хмур и выглядел раздраженным и усталым. Конечно, он не мог позволить себе опуститься до того, чтобы кричать на собеседника, но сейчас ему больше всего на свете хотелось сломать вращаемый в пальцах заточенный карандаш, которым он делал пометки в записной книжке, и заорать во все горло: «Да они что там, очумели, канальи?!» — но жребий монарха лишал его этой последней радости.

Между тем осанистый докладчик, держа перед собой раскрытую папку, обтянутую кордовской тисненой кожей, продолжал:

— По данным комиссии, созданной начальником штаба VII армии генерал-майором Головиным, маршевые роты приходят к месту дислокации своих полков уже поголовно обутые в старую изношенную обувь.

— Но ведь здесь же им выдают новешенькие сапоги?!

— Так точно, ваше величество. Генерал-майор Головин сам лично выяснял это странное обстоятельство и пришел к неутешительному выводу: проходя через села, едва ли не все солдаты меняют новые сапоги на старые.

— Но это же абсурд! Они что же, не понимают, что воевать в старой изношенной обуви — значит, обрекать себя на увечья?! Ведь это же обмороженные гниющие ноги!

— Увы, многие из солдат нового призыва считают, что лучше уж с обмороженными ногами в госпитале, а то и вовсе в тылу без двух-трех пальцев, чем в полном здравии на передовой. К тому же кто-то пустил слух, что по прибытии к месту назначения солдаты получат новые сапоги.

Император начал вновь ожесточенно тереть грани карандаша.

— Что это, интересно знать — вечное разгильдяйство или же злой умысел?

— Неизвестно, — покачал головой докладывающий положение дел начальник Военно-походной канцелярии. — Следствие ведется. Однако должен заметить, что на Кавказе, там, где наши дела обстоят наилучшим образом, подобные явления практически не наблюдаются.

— Вы хотите сказать, что боевой дух армий Юго-Западного и Северо-Западного фронтов низок?

— Что и говорить, ваше величество, вопиющие поражения прошлого года у Мазурских болот и неудача операции в Галиции плохо отразились на боевом духе войск. Однако пока что все это поправимо. Но если вы позволите высказать личное мнение, то нам следует куда больше внимания уделять подготовке и проведению собственных операций, чем спасению наших драгоценных союзников.

— Владимир Николаевич, — покачал головой император, — вы не хуже меня помните стенания французского посла Мориса Палеолога о необходимости спасти от бошей[14]сердце прекрасной Франции.

— Должен заметить, ваше величество, что не так давно немцы уже были в Париже, и ничего фатального с сердцем Франции не случилось. Я понимаю, что наши победы могут помочь союзникам, однако же перспектива выручать их за счет наших поражений лично меня весьма огорчает.

— Владимир Николаевич, голубчик, вы, как я посмотрю, не слишком жалуете наших уважаемых союзников.

— Государь, за те годы, которые я вам служу, вы могли убедиться в моей преданности и любви к России. Мне больно смотреть, как родное Отечество страдает из-за целей неясных, а порою и откровенно ему чуждых.

— Что вы имеете в виду? — посуровел Николай II.

— Обстановка, ныне складывающаяся в мире, — спокойным и уверенным тоном заговорил князь Орлов, — решительным образом отличается от той, которая определяла традиционную расстановку сил, привычную нам по прошлому столетию. Благодаря мудрой политике Бисмарка Германия явилась миру новым сильным и амбициозным игроком. Не так давно Германия откусила Шлезвиг-Гольштейн у императора Франца-Иосифа. А это контроль над выходом из Балтики в Северное море. Затем пришел черед Франции, и она лишилась Эльзаса с Лотарингией. Последние десятилетия промышленность Германии развивалась немыслимыми темпами, ее армия и флот укрепились так, что тень Фридриха Великого наверняка с гордостью взирает на Вильгельма II.

Царь досадливо отмахнулся.

— Помнится, мой отец, наблюдая за этим военным гением, говаривал: «Не веди себя, Вилли, как танцующий дервиш. Погляди на себя в зеркало». Как по мне, этот сухорукий гусар более всего на свете способен превозносить себя и свои мнимые достоинства.

— И все же, ваше величество, этот, как вы изволили выразиться, сухорукий гусар последовал совету вашего батюшки и ныне заставил вздрогнуть британского льва.

— Что вы такое говорите, Владимир Николаевич? — Император отбросил в сторону карандаш и, встав из-за стола, начал расхаживать по кабинету. — Вот уж не думал, что вас могут столь испугать наши военные неудачи, коль скоро вы начали превозносить гений дяди Вилли. Уж кому-кому, а тебе подобает стоять на стороне дяди Николаши. Кстати, помнится, сам Бисмарк отзывался о России, что у нас мол «неспешно запрягают, да быстро ездят». Надеюсь, что прошлых месяцев войны было достаточно, чтобы запрячь.

— Я тоже на это очень надеюсь, ваше величество, ибо вынужден утверждать, что неудача нашего очередного наступления, если вдруг таковая случится, может стать фатальной для настроения армии и населения страны в целом. Однако я говорил совершенно об ином.