– Я никогда еще не видела тканей такого чудесного цвета, – сказала она. – Мы даже заказали немного меха горностая для отделки. Ее Элегантность будет изображена на обложке «Вог» во всей красе и славе будущего материнства.

– Если только ее не будет слишком сильно тошнить, – заметила Мейв.

Да, конечно. И все-таки Кейт легко могла себе представить, как хорошо будет выглядеть на обложке «Вог» безмятежно-спокойное лицо Первой леди среди чистых красных тонов эпохи Возрождения. Платье с завышенной талией, расшитый жемчугом лиф, возможно, в волосах – тоже нитка жемчуга…

И Шуинн был исполнен вдохновения.

– Вырез можно оформить тонкой полоской меха горностая. А у ее ног пусть лежит собака. У нее ведь есть спаниель, верно? Тициан, Боттичелли – все они любили спаниелей.

– Но не слишком ли уж это по-итальянски? Она всегда выглядела как настоящая…

– Французская жареная картошка? – подсказала Мейв.

– Придворная дама из Версаля, – возразил Шуинн. – Французская революция с современной эволюцией. Современно и просто.

– Я не уверена, что она наденет нечто, до такой степени итальянское, – сказала Кейт.

– Она же надевала индийское!

– Не совсем индийское.

– Итальянцы практически сделали своей торговой маркой пресловутую la bella figura[63]. Это, кстати, всегда производит приятное впечатление. Да и дизайн у них отличный, – сказал Шуинн. – По-моему, Супруга П. с удовольствием станет носить одежду цветов и линий, свойственных эпохе Возрождения, во время своей последней беременности. Это выглядит весьма благородно.

– Почему последней? – спросила Кейт. – Откуда ты знаешь, что эта беременность у нее последняя?

Все за столом рассмеялись, даже Шуинн.

– Куки, а ты знаешь, сколько ей лет?

– Она примерно моя ровесница! – Кейт никак не ожидала, до чего воинственно это прозвучит.

– И не мечтай, – сказала Мейв. – Просто она достаточно опытная в таких делах. А ты… да тебя надо просто поместить в Книгу рекордов Гиннесса!

Они не раз говорили о том, что у них обязательно будут дети – по крайней мере, двое или трое. Но проблема заключалась не в возрасте Кейт, а в Патрике. В последнее время она боялась даже к нему прикоснуться. Ей казалось, что он может рассыпаться на кусочки. Он сильно хромал. Был очень бледен. Почти с ней не разговаривал. И ел очень плохо. Ему постоянно снился один и тот же кошмар: стены здания телефонной компании, которые снова и снова рушились прямо на него. Иногда он даже кричал во сне. А иногда Кейт, проснувшись среди ночи, видела, что Патрик не спит, а стоит у окна и смотрит на другую сторону улицы, на развалины здания.

Случившееся оказалось невозможно забыть при всем старании. Прошло уже несколько месяцев, но Патрик и Кейт то и дело натыкались на следы взрыва – например, чьи-то сумочки или туфли, приземлившиеся на крышу. А в переулке за магазином они нашли чей-то маленький ежедневник в кожаной обложке с ключиком; замочек был все еще заперт, но большая часть страниц сгорела.

Кейт написала отцу и попросила его совета насчет Патрика. У них обоих больше не осталось никого из старших родственников.

«Море как-то по-своему исцеляет души, – написал в ответ Старик. – Пора вам возвращаться домой».

Домой…

Глубокое спокойствие знакомой бухты, ласковая деревенская тишина – Кейт и теперь страстно по всему этому тосковала. Ее любимая Ирландия со всеми ее мистическими обычаями… Тамошняя жизнь всегда заставляла Кейт чувствовать себя частью чего-то первозданного, великого. Может быть, даже частью самой жизни на Земле. И, кроме того, лишившись ежедневных набегов телефонисток, мясная лавка Патрика теперь просто загибалась. Правда, кое-кто из прихода в последнее время пришел к выводу, что просто жить не может без черной кровяной колбасы, сырого, а не копченого, бекона и рыбы, которая как раз должна быть копченой, но покупателей в лавке все же не хватало. Вряд ли они сумеют продержаться до конца года. И Патрик, и Кейт – оба понимали, что «Мясную лавку Харриса» придется закрыть.

После той планерки в «Chez Ninon», где велись разговоры о детях и беременностях, Кейт вечером рассказала Патрику о том, что написал ей Старик. Патрик долго молчал, а потом вдруг начал читать стихи. Разумеется, Йитса. Как всегда.

– И в изумленье смотрим мы на море…

– Значит, домой?

– Домой.

Да, в окна светила луна, но в ней, собственно, и не было особой необходимости. Они и без того чувствовали друг друга, и сердца их бились в унисон. И каждый их поцелуй был как последний. И поцелуи следовали один за другим, пока не рухнули все преграды и они, влекомые силой притяжения, не рухнули на постель, как в темные воды моря, обнаженные, невинные, горячие, путаясь в сбившихся простынях и чувствуя на губах друг друга вкус печали и морской соли. Ну вот, теперь он наконец-то поправился, думала Кейт и очень надеялась, что это действительно так. Ведь они собирались домой.

На следующей неделе было официально объявлено, что Супруга П. отменяет все деловые встречи до рождения своего третьего ребенка. Никакие просьбы представителей прессы удовлетворены не будут. И никаких дальнейших заявлений также не последует.

Отказ от общения с журналистами явно был нехорошим знаком. Раньше Супруга П. никогда до такой степени не игнорировала прессу. Во время последней беременности, когда она была буквально прикована к постели, она все же порой выныривала из-под одеяла и с весьма бодрым видом участвовала, например, во встречах с избирателями Гианнис Порт во время предвыборных дебатов, одетая в коралловое шелковое платье для беременных и с единственной ниткой жемчуга на шее. Хотя формально она старательно следовала указаниям врача: лежала всегда так, чтобы ноги были выше головы, и с вечера до утра далеко не отходила от своей ярко-желтой кушетки.

И выглядела просто сияющей.

Тогда это оказалось отличной стратегической уловкой. Несмотря на то что Кеннеди уже выиграл дебаты против Никсона и было известно, что мать Никсона сразу же после телешоу позвонила сыну и спросила, не болен ли он, потому что он впрямь выглядел больным, прессе хотелось обсуждать только одно: идеальное здоровье Супруги П.

Вот почему на этот раз решительный отказ от общения с прессой у многих вызвал тревогу. Раньше Первая леди, умелый тактик, никогда не избегала света софитов. Хозяйки согласились с доводами Кейт и временно отложили выпуск одежды для беременных. Рулоны прекрасной красной ткани были убраны и сложены на полке в кладовой, и никто, даже Мейв, не осмеливался «выпустить их на свободу».

– Все будет хорошо, – уверяла всех Мейв и каждый день проверяла кладовку, желая убедиться, что никто не унес пару кусков ткани. Но никто даже и не пытался.