Путь здесь проходил по особо опасному участку, и верблюдов пришлось привязывать верёвками. Однако один из них оступился и скатился с высоты шестидесяти метров, но к счастью, его спас глубокий снег, и животное не пострадало, а с ним не понесли ущерба и ящики с коллекциями.

На самом перевале Пржевальский поздравил своих спутников с приближением конца экспедиции и по существующей традиции был произведён дружный залп из берданок и револьверов в ближайшую скалу. После чего командир объявил, что в награду за многодневный труд все винтовки переходят в личное пользование всех членов экспедиции.

В первых числах ноября экспедиция прибыла в город Каракол, где 3-го числа Пржевальский был осчастливлен получением поздравительной телеграммы от наследника цесаревича Николая: «с благополучным окончанием многотрудной экспедиции и приобретёнными результатами».

Перед вступлением в город, в семи вёрстах от него, путешественники были встречены властями города, а также всеми офицерами и чиновниками. В юрте, на месте встречи, был накрыт роскошный завтрак с шампанским.

«Так сегодня, – записал Николай Михайлович в своём дневнике, окончилось четвёртое моё путешествие по Центральной Азии. Ровно два года провели мы в пустынях, вдали от всего цивилизованного мира…Но мила и сердцу дорога свободная странническая жизнь! Как в прежние разы, так и теперь жалко, больно с ней расставаться– быть может надолго, если только не навсегда. Тяжело подумать о последнем, но годы налегают один за другим и, конечно, наступит время, когда уже невозможно будет выносить всех трудов и лишений подобных путешествий…[590]

Завершение экспедиции. Убытие в столицу

Заслуженные награды героям

Отдохнув 2 недели в Караколе, Николай Михайлович со своими спутниками через Верный и Омск сразу же направился в Петербург. По возвращению на родину уникальные научные заслуги Николая Михайловича были оценены Императором Александром III.

Высочайшим приказом от 22-го января 1886 года полковник Пржевальский был произведён в генерал-майоры с назначением членом Военно-Учёного комитета Главного Штаба в числе пяти представителей от Военного Министерства.

Медаль «Вега»

Кроме того, по представлению Военного министра П. С. Ванновского Н.М. Пржевальскому была назначена добавочная пожизненная пенсия в 600 руб. ежегодно, что в сумме с прежним составило 1800 руб. Поручику Роборовскому – орден св. Владимира 2-й степени и добавочная пенсия в 200 руб. ежегодно; вольноопределяющемуся П. К. Козлову– военный орден 4-й степени и 500 р. единовременно. Старшему уряднику казачьего войска Дондоку Иринчинову – орден 3-й степени и пожизненная пенсия в 120 руб., старшему уряднику Пантелею Телешову – также орден 3-й степени и 300 руб. единовременно; всем остальным участникам экспедиции – ордена 3-й степени и по 200 руб. единовременно, с предоставлением права на шестимесячный отпуск для отдыха.

Ранее в 1884 г., в то время, когда Николай Михайлович странствовал по пустыням Азии, шведское антропологическое и географическое общество присудило ему свою высшую награду, медаль «Вега» под N4 [591]. Теперь же, лишь только он возвратился, то многие другие русские и иностранные учёные учреждения спешили присудить ему свои награды.

В 1886 г. Пржевальский был избран почётным членом общества землеведения в Лейпциге, Императорского Российского общества садоводства и Императорской Германской Академии естественных и медицинских наук. Приведём выдержку из интересного диплома, полученного Пржевальским из академии:

«Президент дворянин священной Римской империи лейб-медик и Императорский Пфальцграф Карл Герман Кноблаух приветствует благороднейшего и известнейшего мужа Н. М. Пржевальского согласно постановлению Академии 18-го июля 1886 года действительным членом академии.

…Нам очень приятно, что ты, выдающийся муж, чьи познания и исследования в области естествоведения были давно уже пригнаны и оценены всеми образованными людьми, приступаешь к нашему обществу.

Свидетельствуя настоящим торжественным приветствием об избрании твоим в семью членов императорской академии…надеюсь, что это новое избрание послужить на пользу науке, честью для нашей Академии и радостью для тех, к обществу которых ты сим причислен.

Президент Академии д-р Кноблаух».

В феврале 1886 г. в Совете И. Р. Г.О. было решено почтить признанные и громадные заслуги Н. М. Пржевальского по географии Азии присвоением его имени одному из первостепенных географических объектов в Азии, и постановлено было вечно снеговой хребет, названный Николаем Михайловичем «Загадочным, переименовать в «хребет Пржевальского». Несмотря на все эти чествования и награды, Николай Михайлович очень тяготился суетливою жизнью в Петербурге.

«Общая характеристика петербургской жизни, – давал он оценку: на грош дела, – на рубль суматохи».

«Решительно не найду минуты свободной, чтобы посетить вас», – писал Николай Михайлович одной своей знакомой даме 11-го февраля, среди приготовлений к лекции, которую он на следующий день должен был прочесть в библиотеке главного штаба. После этого ему пришлось прочесть дополнительное две публичные лекции, состоявшиеся в зале городской Думы, и на деньги, собранные с них, в Петербурге открыли первую городскую бесплатную читальню. Вообще чествования и шумные овации в конец изводили Николая Михайловича.

«Пребываю ещё в Питере, – писал он своему приятелю А. М. Лушникову, – и мучаюсь несказанно. Не говоря уже про различные чтения и официальные торжества, мне просто невозможно пройти ста шагов по улице – сейчас же узнают и пристают с разными расспросами, приветствиями и т. п. Мало того, Телешову проходу не дают…Искренно вас благодарю за ваше письмо и за ваше поздравление. Только речь о генеральше, вероятно, останется без исполнения, не те уже мои года (Николаю Михайловичу тогда было 46 лет), да и не такая моя профессия, чтобы жениться. В Центральной же Азии у меня много оставлено потомства, не в прямом, конечно, смысле, а в переносном: Лоб-нор, Куку-нор, Тибет и прочие – вот мои детища…»

Пржевальский усиленно трудился над приведением в систему своих заметок для составления описания своего последнего путешествия, но так как в Петербурге для этого была неподходящая обстановка, то он торопился уехать в тишь Слободы, и там с большим успехом заняться научной работой.

«Года два, придётся сидеть за разработкой привезённых материалов. Насчёт истинного положения Восточного Туркестана мне приходилось говорить с сильными мира сего, но они, сколько я знаю, считают мои слова преувеличенными, другими словами – ложными. Время сделает своё дело, и истина всегда возьмёт верх над ложью и проходимством» [592].

Как высший офицер Генерального штаба Российской империи, на основании разведывательной работы в Восточном Туркестане, он сделал вывод, что Россия очень легко могла бы присоединить все эти области, но больше верил в культурную и гуманную миссию России, так как положение туземцев в этом случае, изменилось бы к лучшему. Хотя соображения его, как видно из приведённого отрывка письма, не нашли широкого