мы успеем, то что нам американцы сделают? Мы их просто пошлём в пешее эротическое.

– Лады, «Памир-1», тогда кончай балагурить, и вперёд.

– Отлично, «Двадцатый», понял тебя. Конец связи. Поехали!

– «Памир-1», ещё одно. С волны не уходи. Докладывай о каждом шаге. И Благов тебе передаёт, чтобы ты среднюю батарею слева обошёл и там искал.

– Понял, Валера, со связи не ухожу, Дмитричу[16] спасибо, и тебе отдельная благодарность за три часа...

***

По сильно корродированной поверхности станции, цепляясь за поручни, и подёргивая страховочный фал, Джанибеков скользил вдоль «северного» борта в направлении центральной солнечной панели.

– Батареи побиты, как у каравеллы после кругосветки, – поделился он впечатлениями с ЦУПом и перекинул карабин фала на монтажный поручень – Перехожу на корпус рабочего отсека...

Ещё несколько плавных подтягиваний на руках и Джан увидел скомканный почти в лепёшку патрубок.

– Нашёл! Я его нашёл, паразита! Вот эта зараза! – космонавт скользнул к повреждённому минойским планетолётом прибору. – Вы бы видели, как его... Как КамАЗом расплющило. Тут ещё и царапина через весь борт, в палец шириной, не меньше... Что делать будем?

– Замусорили уже ближний космос... – Благов хмыкнул угрюмо. За три года в космосе всякое может прилететь, от какого-нибудь метеорита, до детали взорванного спутника. – Вова, скажи, сможешь датчик сковырнуть?

– Да, хрен бы знал... – с сомнением в голосе ответил космонавт. – Инструмент бы подходящий, тогда бы точно сковырнул.

– Так у вас же на борту кувалда! Я помню, как Лебедев[17] матерился, что на станции не оказалось нормального инструмента. В следующую смену кувалду взяли. Попробуй ею, – вспомнил Рюмин. – Сейчас я Вите сообщу, он тебе принесёт. Всё, конец связи.

Кувалда не сильно помогла. Сплющенный датчик держался за наружную обшивку как влитой. Полчаса Володя дубасил по нему кувалдой, но никаких подвижек не замечалось. Савиных хотел его сменить, но Джанибеков только сердито отмахнулся, продолжив колотить по настырному прибору.

– Володя, глянь, кажется опять... – вдруг во время очередного перерыва толкнула друга в бок Савиных. – Какой-то силуэт почти прозрачный скользнул.

– Где? – переводя дух, опустил кувалду Джанибеков.

– Что-то мелькнуло на грани видимости, – сказал бортинженер. – У меня такое чувство, что за нами кто-то всё время следит.

– Это ангелы. Я же тебе уже рассказывал. Не обращай внимания. Они ничего плохого нам не сделают. Главное, после полёта никому не рассказывай.

***

– Товарищ навархос, – голос Гена чуть подрагивал от возбуждения. – Сейчас станция землян войдёт в тень планеты. Они замёрзнут. Разрешите им помочь?

Он уже полчаса наблюдал за тем как фигурки в неуклюжей защитной броне, пытается сковырнуть какую-то, по всему видно, неисправную деталь. У них ничего не получалось, но парни упорно стучали какой-то странной штуковиной, словно исполняли мистический ритуальный танец.

– Разрешаю, кадет, всё-таки это наша вина. Вась, похоже, всё-таки задел закрылком. Будет наказан. – Немного подумав, выдал Грифандр. – Ты ударь силовым так, чтобы им казалось, что это они сами... Только скрытно и аккуратно. И смотри, чтобы части этой штуки не повредили ни людей, ни корабль.

– Энтакси, навархос, – козырнул Гениос и оставил планетолёт, зависший в двухстах оргиях от злосчастной станции землян.

***

Джанибеков снова занёс кувалду над головой, собираясь выдать очередную серию ударов. Руки уже отваливались от накопившейся усталости. Глаза застилал пот.

Внезапно смятый пенёк датчика самопроизвольно согнулся вправо, смялся ещё сильнее, его фланец приподнялся, отделяясь от обшивки, а удерживавшие его гайки, стремительно вращаясь вокруг собственной оси, отправились в самостоятельный полёт. Кувалда по инерции опустилась на долбаный датчик. Это оказалось последней каплей. Стальной чехол, перебивший провода питания отскочил, завертелся волчком и по замысловатой траектории, огибая панель солнечной батареи, улетел во Вселенную.

– Что это было? Вить! – выдохнул командир экипажа. – Ты! Это! Видел?

– Наверное, это результат того, что меняется температурный режим, – выдал бортинженер. –

Соединив перебитые провода, космонавты как зачарованные наблюдали, как словно по мановению волшебной палочки оживает станция. Дрогнули и неспешно заняли положенную позицию солнечные батареи, засветились иллюминаторы, показывая, что включилось освещение на борту, в наушниках раздался крик руководителя полётов.

– «Памиры», что вы там делаете?

– «Двадцатый», станцию чиним, – устало выдал Джан. – Хотя нет! Починили.

– Володь, смотри, – положил руку на плечо командиру Савиных. – Кажется, наши коллеги из НАСА.

В сотне метров проплывал зализанный корпус американского челнока. В кабине залитой светом, хорошо различались три человеческие фигуры. Ладони их замерли над переносицей, словно они силились что-то разглядеть.

– Это они нам честь отдают, – усмехнулся Джанибеков. – А того не знают, что нас сейчас собьют к хренам.

– Успокойтесь «Памиры», – подал голос Рюмин. – Никто вас сбивать не будет. Уже скомандовали отмену. Ждите транспорт. «Прогресс» готовим, чего бы вам хотелось сейчас больше всего? Только про водку не надо. Всё понимаю, но...

– Витя, ты не беспокойся, у нас есть, – усмехнулся устало Джанибеков.

15. ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ ГЕНСЕКА

– Неплохая штука, это местное винцо, – тихо прошептала Нэйтис, лёгко коснувшись губами уха Генки. – На организм хорошо действует и легко деструктурируется. Такая приятная лёгкая расторможенность в теле. Мне по душе. Сразу хочется слиться со всеми нашими в единое сладкое тельце, и чтобы колыхало, пульсировало, содрогалось легонько так...

–А мне как-то не очень. – Также тихо ответил он, погладив Нэю по щеке. – Этот необычный странный привкус... Мне всегда хочется его чем-то перебить. Больше понравился напиток из плодов местного странного дерева. Как же его здесь называли? Помнишь, нам вчера вечером...

Он встал, стряхнул песок с белого балахона, к которому старался приспособиться вот уже третий день, и сделал несколько ритмичных па.

– Да, такое не забудешь, – рассмеялась девушка. – Пьёшь, вроде бы ничего такого, приятное, чуть горьковатое... а потом вдруг раз и всё вокруг тебя любит, и ты любишь весь мир вокруг. Даже траву, камни и песок... Глобальная эмпатия. Зажгли мы вчера классно!

– Ты хорошо смотришься в этой штуке! Я всё никак не приспособлюсь, моё тряпьё до сих пор у меня в ногах путается.

Она попыталась