Мы пошли в зал. К Володе тут же подлетела какая-то красотка, его знакомая, осмелевший Саша пригласил высокую и нескладную девушку, и она не отказала, а Олег встал у стены, скрестив руки и высокомерно глядя перед собой. Опять ему не повезло, опять не увидел он тут своего идеала, а на меньшее был не согласен.

Я же рыскал глазами, примериваясь.

Володя как-то назвал меня, довольно точно и метко, человеком мерцающим: мог разойтись, блеснуть словом и жестом, но надолго не хватало, стеснялся сам своего порыва, отходил в сторону, замолкал. В тот вечер был кураж, было предчувствие: именно сегодня должно это произойти.

А ведь могло случиться и раньше, намного раньше, я сам этого не захотел. Не эстет, как Олег, но тоже имел понятия если не об идеальном, то о допустимом. И дело не в любви к Вере, любовь была сама по себе, она сохранялась при любых обстоятельствах. Я ведь не другую любовь искал, я решал сугубо личную проблему, не имеющую к Вере никакого отношения.

Была пьяная, веселая и очень полная девушка на чьем-то дне рождения, увлекшая меня в маленькую комнатку и сказавшая, что, если ей кто-то понравится, она готова на все. Но я оказался не готов.

Была подруга Володи, с которой мы вместе от него уходили, и она вдруг в темном подъезде начала меня целовать, торопливо сдирая все с себя и с меня, но я не мог поступиться дружбой; через пару месяцев рассказал Володе об этом, он долго смеялся и упрекал меня, что упустил шанс.

Была девушка Лиля на уборке овощей в пригородном совхозе, где мы провели две недели, она мне понравилась, три дня я ходил с ней и умно разговаривал, на четвертый поцеловал, к исходу второй недели решился расстегнуть застежку сзади, долго возился, она терпеливо ждала, но я так и не сумел. А на другой день мы разъехались.

Были и другие неудачные случаи, и мне уже стало казаться, что я фатально застрял в своем нереализованном состоянии. И решил: сделаю это при первой же возможности. Все равно, где, как и с кем. Лишь бы.

И вот на этих танцах я увидел милую девушку в зеленом вязаном платье, обтекавшем ее фигуру. Она не была красавицей, да и спокоен я к несомненной и очевидной красоте. Такая красота мне почему-то всегда кажется общей, всем принадлежащей. А вот есть симпатичность уютная и отдельная, предназначенная для кого-то одного, не требующая общего восхищения, мне она нравится намного больше. Я подошел к девушке вполне уверенно, спокойно пригласил, она спокойно согласилась.

Хочется эту сказку долго сказывать, но все развивалось быстрее, чем можно описать. Я обнял ее в танце, а точнее, обхватил, прижал к себе, не стесняясь, что она почувствует твердость моих намерений, возникшую сразу же. И она подалась навстречу этим намерениям, при этом глядела в сторону с таким видом, будто знать не знала, что там, внизу, происходит. Кончился медленный танец, начался быстрый, все заплясали, заскакали. Я прошептал: «Извини, не отпущу, увидят, смеяться будут». И мы стояли среди прыгающих и скачущих, обнимаясь, пережидая. Опять медленный танец. Было уже до боли нестерпимо, я предложил: «Может, уединимся где-нибудь?» Она ответила не сразу. Потом взяла за руку, подвела к стене. «Жди здесь». И ушла. Я сел на какой-то стул. Вскоре она вернулась: «Пойдем».

Длинным коридором мы перешли из кафе в общежитие. Поднимались по лестницам, останавливаясь и целуясь на каждой площадке. Везде была полутьма.

Оказались в комнате.

Она так меня любила, будто всю жизнь ждала. Или будто у нас уже что-то было, но я уезжал или она уезжала, и вот встретились, и она наверстывает упущенное. Глядела на меня и не могла наглядеться, гладила пальцами лоб, щеки, губы. А у меня было удивительное ощущение, что это происходит не в первый раз, что я вполне умел и опытен – ничуть не заботясь об умении и демонстрации опыта, все получалось само собой. Три раза сходились мы за какой-то час, в паузах лежали молча, крепко обнявшись…

И вот сижу на подоконнике в коридоре, гляжу на двери, жду ее. Мне кажется, что я теперь не смогу без нее жить, я должен найти ее во что бы то ни стало. Вера, конечно, все равно останется. Но уже без меня. Сама виновата.

После нескольких часов бесплодного ожидания решил отбросить стеснительность, пошел стучать в двери и спрашивать: где здесь живет такая-то? Никто по моему описанию ее не узнал. Только одна студентка, сонная и неприветливая, сказала: «Может, она из медучилища? Медички к нам ходят иногда». – «Да нет, мы в ее комнате были, я же помню, она своим ключом открыла!» – «Ну, ключ она могла и взять у кого-то. Есть наглые! – повысила она голос и скосила глаза, адресуясь к кому-то в комнате. – Берут ключ, да еще запираются, попасть невозможно! Скажу вот комендантше – выгонят на фиг!»

Я вспомнил: ведь девушка и впрямь отлучалась, когда мы были в кафе, – может, взяла у кого-то ключ?

Следовательно, у нее есть тут подруга или знакомая?

Не раз я еще приходил сюда в надежде найти ее подругу или знакомую.

Не нашел.

Бродил возле медучилища, рассматривая входящих и выходящих.

Не увидел.

Канула эта незнакомка неведомо куда, пропала, оставив тоску по несбывшемуся, лишь поманившему счастью. А я после этого как с цепи сорвался, очень быстро стал матерым и неуемным блудилой, не хуже Володи. Однажды в очередной компании снял, как говорилось тогда и говорится теперь, девушку, ласкал и целовал ее в танце, увязался проводить домой, по пути зашли погреться в какой-то подъезд, поднялись по лестнице, я увидел приоткрытую дверцу на чердак. Девушка казалась вполне охотной и доступной, я увлек ее на чердак, где снял с нее и постелил зимнее кожаное пальто на меху… Проделал все обстоятельно и деловито, она была пылкой – и как же удивился я, узнав, что это ее первый опыт.

Она с первого же раза забеременела, я, как честный человек, женился. Отец моей Галины, Григорий Тарасович, большой начальник, желал дочери всего самого лучшего, поэтому был огорчен, что я всего лишь начинающий художник, то есть человек с неясными перспективами. У нас с Галей родился сын Глеб, Григорий Тарасович воспрянул духом, предвкушая, как будет делать из внука настоящего человека, но у Глеба оказалась легкая форма ДЦП. Он, в общем-то, вполне нормален, по-своему очень умен, но во многом остается до сих пор ребенком или, говоря иначе, слишком наивным и простодушным человеком, что Галине со временем стало нравиться, Григорий же Тарасович был навсегда разочарован.

Володя держался холостым долго, до тридцати. Кончилась его свободная жизнь так же, как у меня: сто девушек бесследно исчезли после нескольких приятных встреч, сто первая, забеременев, исчезнуть не захотела. Володя с недоумением женился, начал крепко зашибать, в тридцать пять его ошарашил обширный инфаркт, он получил инвалидность, развелся, жил с мамой, потом мама умерла, а потом, измученный болезнью, умер и он, нескольких дней не дотянув до сорока двух лет.

Саша Максимов заканчивал мединститут, когда встретил девушку-фармацевта, ставшую его первой и последней любовью. Она увезла его к себе на родину, в Железноводск, где у ее родителей был дом и целое хозяйство с курами, утками и кабанчиком. Саше купили «москвич» для поездок на рынок и по другим домашним делам, жена родила ему подряд двух девочек. Он всегда имел склонность к упорядоченной семейной жизни, вот и получил что хотел.