получал за свои «незнания» одни пятерки. Златка, которая сдавала в Московский университет, но местно, тоже получала одни пятерки. И каждый раз подкалывала Августа, говоря, что желала бы на время иметь его фамилию и отчество.

— Уж мы-то знаем, как некоторым из нас ставят пятерки! — улыбалась с иронией она.

— Уж мы-то знаем, как некоторые из нас поступают в МГУ — на одно-единственное место, забронированное для них!

— Ошибаешься, нас двое. Еще одна националка. Правда, у нее тройка по русскому…

Они смеялись, несмотря на все подколки, потому что любили друг друга как самые близкие друзья. Златка грустила, что уезжает, и умоляла Флана скорее перевестись в Москву.

В результате он набрал девятнадцать баллов из двадцати. Кто-то, видимо, невнимательно прочитал его фамилию на титульном листе и поставил четверку за сочинение. После чего он был принят на первый курс факультета русского языка и литературы. (Златка набрала 20 баллов.) Но уже спал и видел, как вслед за подружкой перенесется в Москву. Где его ожидало сплошное веселье и свободная жизнь.

В последнюю неделю лета прилетела Зарина, его ближайшая конфидентка, с отъездом которой Златка и досталась ему в наследство. Целую неделю они провели с Зариной в разговорах и воспоминаниях, перемалывая косточки и другим, и себе. И только мамаше Зарины, набожной, строгой, религиозной мусульманке, с воплями удавалось разогнать их к ночи. Видимо, предчувствовала… Златка же все последние дни прогуляла со своей ближайшей подругой Ириной Шампанской, с которой они дружили не разлей вода с шестого класса и которая в солидарность со Златкой никогда не встречалась ни с одним парнем. Но весь город исходил слюной, когда смотрел на ее потрясающие всех ножки. Было неизвестно, у кого они лучше: у Златки или у Ирины. Но в любом случае это были две самые великолепные пары ног в городе. Лучше не бывает!

Заринка чмокнула его в нос на прощание, попросила не забывать, а Златка обещала писать «до востребования».

Глава 8

Леда

К одному только она была небезразлична в этом мире — к страсти.

После сбора первого курса и общего знакомства их разбили на группы и отправили в колхоз на уборку винограда.

Август еще понятия не имел и не представлял, что это за «удовольствие»! А когда представил и увидел, даже у него закружилась голова. Такое происходило каждый год, и выезжали все курсы. Кроме пятого.

Его поселили в деревянном бараке с двадцатью другими студентами, спать нужно было на старых раскладушках, и после первого дня уборки винограда он не мог ни разогнуться, ни согнуться. На третий день он пошел к Зауру, который был назначен его ангелом-хранителем и работал на кафедре у отца Августа. Уже к вечеру он был назначен редактором местной стенгазеты и освобожден от уборки винограда. Газеты, которая еще ни разу не выходила. О чем знал начальник лагеря, тот же Заур. Вечером он пригласил Августа к себе в гости. Как начальник, он жил в отдельной палатке с деревянным полом. Он сидел, как паша, обложенный, вернее, обставленный яствами, фруктами, виноградным спиртом, наливками и винами, в окружении нескольких очень симпатичных девочек-одалисок. С которыми он сразу же познакомил Августа, представив его как сына проректора. И редактора! Студенточки стали живо расспрашивать его о папе, на третьем курсе им предстояло прослушать у него курс лекций по медицинской гигиене.

Веселое застолье продолжалось до глубокой ночи. Одна из девушек, судя по раскованности движений, оставалась с Зауром до утра. Заур сам проводил его к лагерю и, глядя прямо в глаза, произнес:

— Надеюсь, это, — он кивнул в сторону палатки, — останется между нами. Навсегда.

Ко всем прочим перипетиям, Заур был законным мужем Софии, старшей сестры Лауры, и у них была маленькая девочка. София же училась в Москве, в медицинской аспирантуре.

— Я знаю, что ты дружишь с Робертом, — продолжал начальник Заур.

— Я ничего не знаю и ничего и никого не видел, — сказал Август, улыбнувшись. — Никогда!

— Завтра можешь спать сколько тебе захочется. Больше в поле ездить не надо. А в час дня я тебя познакомлю с художником, с которым вы должны создать газету-шедевр. Спокойной ночи!

И они попрощались, обнявшись. Август проснулся от невероятной тишины в бараке. Он посмотрел на часы и не поверил: было двенадцать. Взяв полотенце, он пошел и умылся ледяной водой, горячая была только в душе, и то — раз в пять дней. Пройдя по совершенно безмолвному лагерю, он вошел в столовую. За столом сидел плечистый и упитанный кавказец, со стрижкой «бобриком» и огненно-рыжими волосами.

В ту же минуту появился Заур и представил их друг другу:

— Это Булат, художник, а это Август Флан — редактор.

Накачанный мужик, явно не похожий на студента никакого факультета, крепко пожал ему руку.

— Удачи! — пожелал руководитель и собрался отчалить.

— Заур, три дня нормальной еды не дают. Куска мяса не видели. Жрать хочется!

— Попробую что-нибудь придумать, — сказал он и ушел на кухню.

Август сидел и смотрел на виноградные поля, простирающиеся за тентом. И думал. Вскоре Заур принес громадное блюдо дымящегося вареного мяса с супным наваром.

Молодая повариха принесла им тарелки и хорошие вилки.

— Начальникам лагеря клево живется! — хмыкнул Булат.

— Теперь такое каждый день будете есть. Но первый номер должен выйти на следующей неделе!

«Художник» достал большой карманный нож и стал нарезать мясо.

— Август, поешь обязательно, — заботливо добавил Заур, — чтобы твой папа потом не ругал меня, что ты отощал.

Булат расправлялся с мясом, как тигр с газелью.

— Ты чего не ешь, а на меня смотришь? — спросил он между двумя проглоченными кусками. Они сидели вдвоем, друг напротив друга.

— Я вас хорошо знаю. У вас кличка Дон Педро, нас познакомили три года назад. Я дружил с Таей Мальсаговой.