Соколлу тем временем переключил свое внимание на запад, на Тунис, где Улудж Али, главный адмирал и губернатор Алжира, вновь оккупировал город, изгнав местного правителя, поставленного Карлом V, но оставил испанский гарнизон цитадели. Соколлу, продолжая традиционную османскую политику, все так же считал Испанию главным врагом империи и стремился, желательно с помощью французов, развязать против испанцев новую крупную кампанию в Средиземноморье. В регионе сложилась благоприятная обстановка для возрождения роли Турции в качестве защитника ислама от натиска христиан. Речь идет о восстании мавров Гренады против короля Испании Филиппа II. Мавры нуждались в большей поддержке, чем могли им оказать братья по вере из Северной Африки, и они направили в Стамбул депутацию, прося вмешательства султана. Здесь они встретили дружелюбный прием со стороны своих единоверцев — мусульман.

Однако султан впервые проявил признаки собственной воли. Селим вовсе не хотел помогать маврам, вместо этого он стремился направить свои действия против венецианцев, с которыми империя тогда еще была в мире. Дело в том, что они владели островом Кипр, а это была территория не только богатая хлопком и сахаром, но и славившаяся высоким качеством своего вина. Об этом Селиму напомнил влиятельный фаворит, португальский еврей-финансист по имени Иосиф Наси — до недавнего времени Дон Мигуец, который был известен своей особой враждебностью к Венеции. При поддержке другого фаворита султана, Лалы Мустафы, Наси подстрекал Селима к вторжению на Кипр, наградой за которое станут не только превосходные местные вина, но и изобилие золотых дукатов Венеции. Селим согласился и на одной веселой попойке зашел так далеко, что обнял Наси и обещал ему, что в случае успеха тот станет королем Кипра. А пока, за неимением других должностей, Наси был назначен правителем Наксоса, Пароса, Андроса и еще десятка других островов Кикладского архипелага, существенными доходами от которых вместе с прибылями от торговли их винами он мог пользоваться, выплатив лишь весьма умеренные налоги.

Соколлу был таким образом в первый и последний раз отстранен Селимом от принятия решения. Султан направил в Венецию посла, высказавшего ряд претензий к республике и потребовавшего или удовлетворить их, или уступить остров. Венецианский сенат ответил отказом и на то, и на другое, и в 1570 году войска, которые Соколлу надеялся направить на помощь маврам, были вместо этого посланы на Кипр.

Венецианцы какое-то время пренебрегали этим удаленным восточным аванпостом своих средиземноморских владений, и его население заметно уменьшилось. Основную его часть составляли греческие крестьяне, принадлежавшие к ортодоксальной церкви, которых поработили и угнетали франкские правящие классы. По некоторым оценкам, на острове было около пятидесяти тысяч рабов, которые были бы готовы присоединиться к туркам. Султан Селим в фирмане, или указе, поручил бею соседнего санджака сделать все от него зависящее, чтобы завоевать расположение населения, добавив торжественное обещание, что в случае захвата острова жителям не будут докучать и их собственность будут уважать. Такова была формулировка, в данном случае неукоснительно выполненная, которая давно предшествовала актам турецкой экспансии.

Когда в 1570 году на острове высадились войска с Лалой Мустафой, соперником Соколлу и фаворитом Селима, командовавшим сухопутной армией, и Пиале-пашой, командовавшим флотом, венецианцы всерьез озаботились перспективой греческого восстания, признаки которого уже наблюдались в одном из районов острова. Стремясь предотвратить выступление, венецианцы захватили врасплох и казнили четыреста греков. Вступив на остров, османы особенно снисходительно обошлись с населением этого района и освободили его на оговоренный срок от уплаты налогов. В последовавших военных действиях греческие крестьяне не изъявили желания сра жаться против своих латинских хозяев, предпочитая помочь туркам продовольствием и информацией о положении дел на острове. Многие из греков, укрывшихся в горах, легко поверили туркам, вернулись и выразили покорность завоевателям.

Османские войска высадились на остров со стороны Южной Турции, не встречая противодействия. Их главной задачей был захват двух венецианских крепостей — Никосии и Фамагусты. Дождавшись подкреплений из Северной Африки и Анатолии, они двинулись на Никосию силой примерно в пятьдесят тысяч человек. Венецианцы, подготовившиеся к неизбежному турецкому вторжению, заранее вызвали опытных военных инженеров, чтобы модернизировать фортификационные сооружения. Однако оборона Никосии осуществлялась некомпетентным командиром, и крепость сдалась туркам через шесть недель. Остатки гарнизона города были перебиты, а последовавшее разграбление города, где, как утверждалось, было столько же церквей, сколько дней в году, сравнивалось франками с разграблением Константинополя. Кафедральный собор переоборудовали в мечеть. Молодых и привлекательных людей, юношей и девушек захватили для продажи в рабство. Их погрузили на галеон, который, однако, до отплытия в Стамбул был взорван, целомудрия ради, фанатичной христианкой, поджегшей его артиллерийский погреб.

Оставалась только крепость Фамагуста, которая была осаждена следующей весной. Героически обороняясь, она продержалась три месяца. Венецианский гарнизон был воодушевлен красноречием губернатора, Марка Антонио Брагадино. Лала Мустафа, чтобы ободрить своих солдат, уверял их, что противники — такие же люди, как и в Никосии, невоенные и неопытные. Тем не менее он был впечатлен сопротивлением венецианцев и в депеше в Стамбул сообщил, что Фамагусту защищают не люди, а гиганты. Туркам пришлось изрядно потрудиться, чтобы соорудить форты и углубить траншеи, в которых можно было бы укрыть кавалерию, после чего они предприняли ряд атак через брешь в стене, проделанную взрывом мины, но встретили стойкое сопротивление. Противник наполнил ров перед равелином бревнами, вязанками хвороста и другими легковоспламеняющимися предметами, поджег их и поддерживал огонь на протяжении многих дней. Страдания турок усилились добавлением в огонь древесины особой породы деревьев, росших на острове, которая при горении выделяла ядовитое зловоние. Защитники уже питались мясом лошадей, ослов, собак и «подобной тошнотворной пищей». Когда после трехмесячной осады у них осталось всего семь бочек пороха, Брагадино не оставалось ничего иного, кроме как добиваться капитуляции на почетных условиях.

Мустафа был склонен предоставить следующие условия: в обмен на сдачу крепости всем сохранят жизнь, гарнизон с оружием будет доставлен турецкими судами на Крит, а жителям города предоставят право уехать кто куда пожелает. Когда Брагадино прибыл верхом в лагерь турок с тремя своими командирами и военным эскортом, чтобы вручить ключи от города, Мустафа вначале обошелся с ним учтиво, и они дружелюбно побеседовали. Но затем обстановка обострилась, вначале из-за обвинения Брагадино в массовом убийстве турецких пленных, а затем после требования Мустафы предоставить ему заложников в качестве гарантии возвращения его кораблей.

Брагадино отказался, поскольку это противоречило условиям перемирия, и Мустафа, печально известный вспышками безудержной ярости, впал в гнев и объявил все договоренности не имеющими силы. Брагадино был закован в цепи, затем его заставили вытянуть шею, и Мустафа, как утверждают, отрезал у него нос и правое ухо. После двухнедельного заключения он был прикован к позорному столбу на центральной площади Фамагусты, где после отказа принять ислам с него, живого, сняли кожу. Его тело было расчленено и выставлено на всеобщее обозрение. Затем по распоряжению Мустафы его кожа была высушена, набита соломой и получившееся чучело провезли по городу на спине коровы.