Внутри Барьерного Кольца, мелькнула мысль, нет церкви, нет веры, нет религии. Можно подумать, что здесь ни Бога, ни Дьявола, но на самом деле, где нет Бога, – там всегда Дьявол.

Слева проплывают отвесные стены из красного песчаника, издали казались испещрены ласточкиными норами, но когда мы прошли еще с полмили, я понял, что это бесчисленные пещеры. Пещеры практически ровня человеку: его первый дом, его святыня и его кладбище. Даже когда человек научился жить на равнинах, он все еще строил храмы в пещерах, там же хоронил предков.

Я окидывал взглядом эти зияющие норы, вряд ли это самые первые, те рассыпались вместе с горами, но и эти высекли руки человеческие очень уж давно. Даже язычники строят храмы на просторных площадях в центре городов.

Джильдина оторвалась вперед, так как я засмотрелся на невысокую каменную гору, чересчур похожую на человеческий торс. Ну не могут ветры и дожди вымыть именно так, чтобы морда получилась не просто похожей, но и гротескной: близко поставленные глаза, низкий лоб, массивная нижняя челюсть, голова без шеи переходит сразу в плечи, не широкие, а как раз покатые, какие и должны быть у каменного великана…

Я попытался указать на нее моей Аттиле в женском облике, но та просто не обратила на мой писк внимания. Я таращил глаза на гигантский барельеф, услышал вскрик, развернулся, хватаясь за рукоять меча. Богатырша, внезапно укоротившись до пояса, торчит из земли, словно та разом разжижилась под ее ногами, и она продолжает погружаться, хотя раскинула руки в попытках ухватиться.

Я моментально сорвал веревку с пояса. За спиной зашевелились камни, я раскрутил над головой и бросил в сторону Джильдины петлю.

– Держись!

Она поймала конец, веревка натянулась. Чувство опасности заставило резко повернуться, я едва успел уклониться от летящего в прыжке темного тела и сам едва удержался на ногах. Мелькнули оскаленные зубы и горящие дикой злобой глаза. Я поспешно выхватил меч, зверь упал и перевернулся через голову, едва не угодив в зыбучую землю к Джильдине.

За спиной снова пахнуло смертью, я поспешно развернулся. Из-за гребня выметнулось еще несколько зверей, что-то вроде черных пантер, бросились бездумно и с дикой бабьей яростью. Я отступил на шаг, чтобы веревка не стесняла движения, замахал мечом со всей скоростью. Пантера набежала под удар, рукоять слегка дернулась, зверь испустил дикий вой, ну нет у кошачьих благородства волков. Раненая пантера ударилась в прыжке о землю, как мокрая тряпка, и поспешно уползла, оставляя широкий кровавый след.

Веревка снова натянулась, я увидел боковым зрением, что Джильдина погрузилась уже по шею. Пантеры, прижимаясь к земле, начали окружать меня со всех сторон. Морды отвратительные, в глазах женская гнусность, клыки оскалены, недаром человек, способный не испугаться громадной и злой собаки, в ужасе отступает перед разъяренной кошкой.

Одна метнулась, выбрав момент, я дернулся в сторону и подставил меч. Лезвие распороло зверюке левый бок и живот. Внутренности начали вываливаться до того, как пантера коснулась земли. Она завопила в ярости и ужасе, ударилась о землю и тоже отползла, волоча кишки.

Я услышал задыхающийся голос:

– Раненые опаснее!..

– Знаю, – ответил я. – Не дергайтесь, девушка.

Еще одна попыталась прыгнуть сзади, как она полагала, на спину и перекусить мне шею. Я ждал, давая ей возможность, и она напоролась на стальной клинок, как жаба на спицу. Я торопливо стряхнул под ноги и пинками, не переставая следить за другими, отодвинул в сторону.

Что хорошо в кошачьих, все индивидуалисты. Волки бы стаей, а у кошачьих для кооперации не хватает ума. Что и хорошо, иначе изначально такая мощь смела бы с лица земли еще дикое человечество.

– Держись! – крикнула Джильдина. – Отступят…

Я уловил в ее голосе отчаяние, скосил глаза, она задирает подбородок, раскинула руки, стараясь держаться на плаву. Я попытался сделать шаг вперед, веревка потянула назад. Ощущение такое, что тащу бегемота, зыбучая земля не желает расставаться с добычей. Пантеры не отступали, лишь сильнее прижались к земле, готовые к прыжку.

Меч мой блещет синеватыми искрами, глаза гигантских кошек то и дело поворачиваются в орбитах, отслеживая его движения. Я напрягся, сумел сделать шажок и зафиксировал ноги в новой позиции. Одна из кошек прыгнула. Я не сумел шатнуться в сторону, туго натянутый канат лишь дернул назад, и острые когти разодрали плечо.

Жуткий крик оглушил, я поспешно стряхнул бешено бьющееся тело с острия. Еще одна кошка бросилась, уловив удачный момент. Я хотел отступить, но канат потащил с такой силой, что я упал на спину. Черное тело пронеслось надо мной, я поспешно вскочил. Две страшные рожи с оскаленными зубами приближаются стремительно, лезвие заблистало на солнце, я двигался на пределе, веревка провисла, и два кошачьих тела рухнули на камни, брызгая кровью.

Я уперся в грунт, жилы трещат от натуги, едкий пот выжигает глаза, но продвинулся на полшага. За спиной шум, рев, я не оглядывался, в зыбучем песке одна кошка загрызет другую, понятно, кто кого, я пыхтел и выставлял перед собой меч. Пантер осталось трое, брачный период у них, что ли, охотятся же поодиночке. Кто у них тут самец, я заорал и замахнулся мечом.

Они попятились, но все так же прижимались к земле брюхами и готовились к прыжку. Я крикнул, не поворачивая головы:

– Ты как там?

Донесся задыхающийся голос:

– Еще немного…

– Цела?

– Да…

Ноги подламываются, в глазах красная пелена, а жилы трещат от натуги. Я заставил себя сделать другой полушаг, меч в вытянутой руке поочередно вытягиваю к кошкам, целясь в глаза, и все трое начали отползать, морды злобные, в глазах разочарование.

Вдруг одна прыгнула, но не на меня, а на первую из раненых. Та только вздрогнула, пыталась приподняться на слабых лапах, однако мощные зубы впились чуть ниже затылка и то ли прокусили позвоночный столб, то ли перервали главный нерв. Раненая пантера распласталась и больше не двигалась.

Все три начали с урчанием рвать ее мясо, настоящее женское отношение к себе подобной, а та раненая, что могла еще ползти, задвигалась чаще. За нею оставался широкий кровавый след, волочились внутренности.

Я перевел дух, затем задержал дыхание и, напрягши мышцы, медленно пошел вперед, наклонившись, как бурлак на Волге, почти до земли. Веревка дрожит, как туго натянутая струна, я сделал еще шаг, еще… тащить стало легче.

Обернувшись, я увидел, что выволок из трясины не Джильдину, а огромную глыбу быстро застывающей глины, если это глина. Голова богатырши торчит с задранным подбородком и оттопыренной, как у тапира, нижней губой.

– Ни… че… го себе, – прохрипел я, в глазах кровавые кольца, – сама… сможешь?

Ее шепот был едва слышен:

– Помоги… руки…

– Иду…