Увеличиваю скорость. Гоню, гоню, спасаюсь – и, на полном ходу влетев в колею со стоячей водой, теряю сцепление с асфальтовым покрытием. Соскальзываю на встречку. Выворачиваю до упора направо. Меня выносит обратно на свою полосу – и дальше… Тетя Ина взвизгивает и хватается за руль. Мы с ревом пересекаем кювет и несемся прямо на обочинную лесополосу.

Мир разбивается на тысячи осколков окровавленного стекла и гаснет.

Прихожу в себя под дальний вой сирен, истошный, пронзительный – и сразу снова закрываю глаза от адской боли.

Только через несколько мгновений вспоминаю, что случилось и где я – в маминой машине. Кругом – лишь битое стекло, покореженный металл и мокрые листья деревьев, налипшие на лицо.

По щеке стекает кровь. Поворачиваюсь – мучительно медленно – направо.

Тетя Ина – без сознания. Все лицо в десятках мелких порезов, голова поникла на пассажирское ветровое стекло – треснутое, но не разбитое. Впиваюсь глазами в грудную клетку – есть дыхание или нет? Слава богу – вздымается и опускается. Шепчу слова благодарственной молитвы.

Мы живы.

Бессильно откидываюсь на подголовник, жду приближения сирен. Дождь все льет. Фрэнка нигде не видно. Гнался ли он за нами вообще? Не знаю. Может, наоборот, как и мы, уносил ноги.

Выясняется: каким-то непостижимым образом посреди всего этого месива из осколков, обломков и кровоподтеков я отделалась одним сломанным ребром и уродливой рваной раной поперек лба от некстати подвернувшейся ветки – она, как копье, пробила окно, когда мы врезались в лесополосу. В итоге мне достается восемь медицинских швов, упаковка ибупрофена – и я свободна. Скрипка же не пострадала вообще! На всякий случай я заставила санитаров уложить ее вместе со мной на носилки, не то, мол, я останусь лежать тут памятником автокатастрофе.

А вот у моей спутницы – сотрясение мозга. Как оказалось, трещина в ветровом стекле и образовалась от удара ее бедной головой. Но это еще полбеды, главное – никак не удается купировать у тетки приступ паники. Она прямо-таки обезумела от ужаса, а седативные принимать нельзя из-за сотрясения! Дали ей какое-то успокоительное – не помогает. Трясет ее и трясет, вся вконец измучилась – причем, заметьте, пребывание в больнице переносить таким людям значительно труднее, чем в продуктовом магазине. Я уж держала тетю за руку, пыталась успокоить ее словами, даже пела – а она, кажется, меня даже не узнает! Нашептывает что-то себе под нос – большей частью совсем неразборчиво, но кое-что уловить удается – то и дело возникает какое-то чаепитие… В общем, бессмыслица.

Когда из смотровой показывается ее лечащая врач, буквально бросаюсь ей под ноги.

– Доктор Ямамото, пожалуйста, позвольте мне забрать тетю домой. Ей наверняка сразу станет легче, как только она выйдет отсюда. Ее пугают люминесцентные лампы, большие пространства, шум…

Тете Ине показаны тишина и покой в компании родных привидений – этого я, конечно, не добавляю.

Дама-врач сочувственно улыбается.

– Простите, но вам на руки я не имею права ее передать. Вам еще нет восемнадцати. Придется еще немного подождать.

Доктор Ямамото проявила к нам исключительное внимание – при том, что всё скоропомощное отделение с ног сбивалось. Спорить было бы некрасиво. Просто киваю и «отпускаю» ее к остальным пациентам.

Собственно, мамина машина разбита и ремонту не подлежит, а если б у меня под рукой и была другая – разве тетка рискнула бы еще раз поехать со мной? Маме я уже давно отправила СМС, но ответа не получила. А что, если на нее напал Фрэнк, решив перенаправить удар? Что, если он… нет, о таком даже подумать страшно. Однако ведь человек не в себе, а на него еще Джим наседает.

Выключаю в палате весь свет и присаживаюсь рядом с тетей на кровать. Лицо ее все равно остается слабо освещенным – всякими мониторами и датчиками аппаратов. Длинные волосы без доброго десятка заколок растрепались… Взгляд (иногда она поднимает его на меня) – как у загнанного зверька.

Кладу руку ей на плечо – сразу дрожь. Хотя бы воздух ртом перестала хватать.

– Все хорошо. Все позади. Я с тобой. Все будет в порядке, – повторяю как заведенная, и в конце концов слова теряют значение, превращаются в гул, в звуковую оболочку, в тихую колыбельную. Дрожь унимается.

– Хочу домой, – шепчет тетя Ина.

– Конечно, конечно, скоро поедем, – обещаю я и добавляю: – Ты такая смелая.

Она тянет руку к моему забинтованному лбу.

– Больше он тебя не тронет, Брэнди, крошка. Клянусь, мы этого не допустим.

Уже второй раз откуда-то всплывает это странное имя, но сейчас не время допытываться.

– Я Шейди, тетя Ина. Меня зовут Шейди. И Фрэнк, конечно, меня не тронет. Полиция его скоро поймает.

Я уже успела дать показания относительно Фрэнка и аварии. Сказала, что он мне угрожал, пытался запугать – пришлось спасться по мокрой дороге. Отсюда результат. Еще упомянула, что из некоторых высказываний нападавшего прямо вытекает его причастность к убийству моего отчима. Тетя Ина еще лежала тогда без сознания, и хорошо – я боялась, она много лишнего наговорит в таком состоянии. Следователи тщательно все записали, без возражений приняли заявление, но собираются ли дать ему ход – не сообщили. Возможно, решили, что это у меня от сотрясения мозга.

В кармане вибрирует мобильный – достаю. Экран еще немного подсвечивает тети-Инино лицо – с удовольствием отмечаю, что оно стало спокойнее. Она почти уже похожа на саму себя.

– Гляди, мама звонит. – Изо всех сил пытаюсь говорить ровно и спокойно, но рука с телефоном подергивается.

– Шейди! – доносится взволнованный мамин голос. – Слава богу. Мне из больницы уже телефон оборвали, а я не слышала звонков. Ты попала в аварию?! Цела? – тараторит она чуть не в панике. На заднем плане слышно тарахтение Джимова грузовичка.

– Все нормально. Пара царапин, пара швов – ерунда. Но у тети Ины сотрясение, и доктора нас одних не отпускают. А ты… ты как? Все ли…

– Не беспокойся, я уже еду. Скоро буду. Никуда не уходи. – В ее речи слышен страх, но явно за меня, а не перед Фрэнком.

– Ладно. Люблю тебя.

– И я тебя люблю, детка. – Связь разъединяется. Представляю, как она сейчас вжимает педаль в пол – скорее, скорее ко мне на помощь. Бедная мама – неужели с нее еще недостаточно подобных новостей? Ведь так и сердце не выдержит… Однако когда она с Хани наперевес врывается в больничную палату, я, конечно, принимаю самый бодрый вид. Сначала позволяю прижать себя к груди и как следует «покудахтать». Твердо говорю: я в полном порядке, невредима… В общем, все, что ей нужно сейчас услышать.

А уж потом беру за плечи, отстраняюсь и смотрю прямо в глаза.