В дверях появился муж, взглядом спросил у нее, не нужна ли помощь; Ева едва заметно покачала головой: ничего, она справится. Но он все-таки еще помаячил угрожающе в дверях, раздувшись, точно кот, защищающий территорию от собак.

10

Илюшин с легким сочувствием подумал о Дидовце.

Ничего, конечно, не светило веселому болтуну Пете с такой девушкой. Пепельные вьющиеся волосы, прозрачная кожа без румянца, темно-синие глаза. Макар с удивлением отметил, что по отдельности ее черты кажутся детскими и мягкими – пухлые губы, нежная линия полноватых щек, – однако, собранные в одно целое, они как будто меняли полярность на противоположную; лицо женщины, смотревшей на него, было четким и волевым.

«Интересно взглянуть на человека, которого она выбрала в мужья», – подумал он. Муж оказался высоким красивым бородачом; под рубахой прорисовывались бугры мышц. Разглядеть его как следует Макар не успел – тот скрылся в глубине дома.

Ева была в странном длинном платье, – не одежда, а какая-то дерюга: швы наружу, криво откромсанный подол. Тонкое белое запястье плотно обхватывал ремешок мужских часов размером с блюдце.

– Вы помните события пятнадцатого июля две тысячи шестого года? – спросил Макар. – В этот день неподалеку от вашего дома было совершено нападение на инкассаторов.

– Все об этом помнят. – Ева невозмутимо смотрела на него.

Илюшин, заранее наметивший план разговора, вдруг решил не ходить кругами.

– Петя Дидовец пришел к вам после перестрелки?

Она подумала и кивнула. Бабкин замер, занеся карандаш над блокнотом.

– Петю ранили, – спокойно сказала Ева. – У него из плеча текла кровь. Мамы с папой не было дома, и я смогла ему помочь.

– Где вы нашли врача?

– Врача? Зачем? Дома была аптечка, я сама промыла и перевязала рану. Это было несложно: пуля прошла навылет. Мы наложили повязку, а потом я заставила его выпить обезболивающее.

Илюшин с Бабкиным озадаченно уставились на нее. «Ай да девочка, – мысленно сказал Макар, – сколько ей было тогда – шестнадцать? Семнадцать? Быстро, однако, взрослеют дети в Щедровске».

– Дидовец рассказал вам, что произошло?

– Нет. Он только плакал. – Ева помрачнела. – Не от боли… Из-за чего-то другого. Я пыталась расспросить его, но он сказал, что мне, для моей же безопасности, лучше ничего не знать. Пробыл у меня несколько часов и ушел.

– Куда?

– Ему нужно было уехать из города и спрятаться – так он сказал.

– Вы дали ему денег?

Она чуть не рассмеялась.

– Что вы! Откуда у меня в те времена взялись бы деньги? Нет, он ушел ни с чем, и больше я его не видела.

Илюшин подался вперед, пристально глядя на нее:

– Но он хотя бы выбрался из города? Ева, послушайте, это очень важно! Петя Дидовец остался жив?

Не может быть, чтобы они не договорились об условном знаке, подумал он, о зашифрованной весточке, о звонке с чужого телефона, в конце концов!

Ева отрицательно качнула головой:

– Я не знаю. Меня это не интересовало, если честно.

– Вы же помогли ему! – не удержался Бабкин. – Вам было все равно, что с ним потом случилось?

Она задумалась, пытаясь сформулировать ответ, и даже зашевелила губами, точно ребенок, повторяющий стихи к уроку.

– Я бы только помешала ему своим любопытством, – сказала она наконец. – Нашим жизням суждено было пересечься в одной точке и разойтись навсегда. Пятнадцатого июля мы миновали эту точку.

Илюшин внутренне поморщился. Он почему-то не ожидал от этой женщины высокопарных пошлостей.

– Простите, где можно умыться?

Бабкин вопросительно взглянул на него, но Макар махнул рукой: все в порядке.

В ванной он открыл кран с холодной водой и сначала просто смотрел, как она течет. «Черт знает что такое, – подумал он, – отчего я так устал?» Точку они миновали! Никого по большому счету не интересуют пропавшие Дидовец и Белоусов – ни своих учителей, ни бывших подружек; только тощий рыночный проходимец вспоминает о них с благодарностью и, кажется, любовью. Ах да, и Шаповалов. Но с Шаповаловым особый случай…

Он умылся, вытер лицо своим платком и лишь теперь заметил, что комната выглядит странно пустой, – во всяком случае, для дома, где хозяйничает женщина. Ни косметики, ни тюбиков с кремами, кроме одного-единственного, для рук. Из любопытства Макар открыл настенный шкафчик. Мыло, средства для мытья сантехники, годовой запас мочалок и краска для волос. Все.

В другое время он охотно занял бы себя умственной игрой, определяя характер женщины, никогда не красящей ресниц и не ухаживающей за кожей, но Ева Полетова ему осточертела. Он не хотел о ней думать – как и она не желала думать о Пете Дидовце.

«Ее не в чем упрекнуть», – сказал он сам себе. И сам себе ответил: «Я и не упрекаю. Просто хочу уйти отсюда».

1

После возвращения из Петербурга Макара не оставляло неприятное чувство, какое настигает иногда человека, ушедшего надолго из дома и вдруг ощутившего, что он забыл важную вещь. Билеты? Паспорт? Ключи от квартиры? Несчастный роется в сумке, однако все на месте. Свербящее чувство не исчезает. Деньги? Проездной? В конце концов он мысленно возвращается в покинутую квартиру. Включенный утюг? Каша на плите? Мучиться ему весь день, если только не перебьют эту тревогу другие.

Илюшин раз за разом перебирал все, сказанное Шаповаловым, но ничего не находил. Что-то мелькнуло в поле его зрения, на периферии, и исчезло, – так стекловидный червячок, дрейфующий в глазу, уплывает вместе с перемещением взгляда.

В конце концов он решил пока отложить Шаповалова в сторону.

Они еще раз встретились с Прониным. Сергей надеялся, что Коля вспомнит что-нибудь о побеге трех друзей. Отголоски нападения на инкассаторов долго не затихали; в этом эхе можно было уловить слово, которое помогло бы им.

Коля встретил их строгий, собранный, в чисто отмытой квартире. Бабкин задал себе вопрос, надолго ли изменило парня известие о смерти Белоусова.

Как ни старался, тот смог вспомнить лишь одно: пятнадцатого числа неподалеку от его двора угнали «Ауди». Машина была старая, битая-перебитая. «Вообще-то на такую Мансуров не должен был позариться, – сказал Пронин. – Но я уверен, что это он. Месяца за четыре до этого я показывал ему, как обращаться именно с «Ауди». Там своя специфика… Ну, не важно. Больше я про эту тачку не слышал».

2

Илюшин, поговорив с Прониным, вышел из подъезда его дома в задумчивости. Рядом Бабкин рассуждал о том, что машина, очевидно, нужна была Мансурову, чтобы уехать из города, но голос его звучал будто в отдалении. Макар мысленно входил в подъезд, оборачивался вслед девушке с ободком в виде кошачьих ушек, задерживал взгляд на ножках в полосатых гольфах… Девушка, девушка… Очаровательная была девушка, сказал себе Илюшин, не обращая внимания на Бабкина, сердито интересующегося, слушают ли его вообще или он тут напрасно распинается.