– Блин, – сказал Паша. – Упырь какой-то убивает всех подряд – это местные власти недосмотрели?

– А то. Про патернализм слышал? У нас теперь официальная доктрина: государство – папа, мама и основа всего сущего, не будет его – не будет ничего. Всё хорошее – только от государства. А значит, и всё плохое тоже от него. Унитаз потек, дороги в дырах, лесные пожары, «Единую Россию» не избрали, убили кого – власти виноваты. Тем более в предвыборный год.

– А чего не пятая колонна или вредители?

– Это уже второй вариант, и он – эксклюзив Москвы. Которая сперва взгреет губера – не отставит, так не переутвердит, – а потом уже будет виноватых искать. Или придумывать.

– Ты чего уж как этот самый… Конспиролог.

– О, точно. Не слушай, смело звони Баженову. Поторопись только, пока он не свалил.

– Куда?

– Откуда, – поправила Юля. – Отсюда. От греха. Не знаешь, что ли, что первый закон для правильного начальника – самосохранение? В любой неспокойной ситуации покидайте страну. А если еще и жизни угрожают…

– Его-то жизни кто угрожает? – презрительно спросил Паша.

Юля, уставившись на свои пальцы, упертые в кромку ноутбука, сказала:

– А ты, Паша, твердо знаешь, чьей жизни этот угрожает, а чьей – нет. Да?

Он же старушек, хотел сказать Паша, но сглотнул эти слова, поняв, что Юля еле сдерживает слёзы, с лязгом придвинул свое кресло, предупреждающе переступившее с колеса на колесо, и сел, рассматривая снимок Наташи.

Косяк приоткрытой двери стукнули. В щели возник мент-дементор Баюков, со вчерашнего дня почерневший, кажется, еще и лицом: обозначилась щетина, а глаза и щеки ввалились.

– Позволите? – спросил он и вошел, прихрамывая.

Юля издала короткий звук.

– Я не к вам, – поспешно сказал Баюков. – Хотел с Марковой еще разок поговорить, а ее нет.

– Нашли его? – спросил Паша.

Баюков хотел что-то сказать, но сдержался. Юля взглянула на Пашу. Паша неохотно сказал:

– Не было Ани сегодня.

– Ясно. А адрес ее есть?

– Слушайте, ну вы вчера ее три часа допрашивали, а она и так мелкая, нервная и вообще. Чего еще-то?.. – Паша, не договорив, обмяк и махнул рукой.

Руслан молча смотрел на него. Паша пробормотал:

– Главное, когда я вам звоню – игнор глухой, а теперь по первому требованию надо…

– Хорош уже, – посоветовала Юля.

Руслан так и глядел на Пашу. Паша неохотно предложил:

– Могу проводить. Только я присутствовать буду.

– Ты адвокат? – уточнил Руслан, но тут же другим тоном согласился: – Да пожалуйста.

Юля тихо спросила:

– Руслан Тимурович, как там Андрей?

– Ну как, – сказал Баюков. – Так.

Он шагнул к выходу, ожидающе глядя на Пашу. Паша неохотно подъехал к своему столу, чуть не опрокинувшись, встал и пошел к вешалке. Юля, поводив пальцами по краю ноутбука, продолжила:

– Там вообще какие-то зацепки есть?

– Мы его найдем, – заверил Баюков. – Не бойтесь.

Баюков был почему-то пешим – впрочем, ближе к центру так впрямь получалось быстрее и удобнее, чем на машине.

Полпути до Аниного дома они молчали. За парком Паша поскользнулся на раскатанном языке посреди тротуара, ругнулся – в основном потому, что едва не сшиб хромавшего рядом Баюкова, и, раз уж рот раскрылся, спросил:

– Вообще ничего нового пока?

– Ищем, – ответил Баюков не сразу и с явной неохотой.

– А рассказывать так и не будете?

– Издеваешься? – без выражения уточнил Баюков. – У нас тут гора трупов, и каждый час растет, все на ушах двадцать четыре на семь, домой переодеться только забегаем, когда совсем завоняли, а ты опять со своими архивными изысканиями?

– Да я не про архивные, – пояснил Паша с досадой. – Я про эти новые как раз… убийства. Вы так и не будете никому рассказывать? СМИ там, вообще всем? Убийца серийный по городу бегает, а народ не в курсе.

Паша обнаружил, что последние слова, оказывается, бормотал в пустоту, остановился и обернулся. Отставший Баюков, помедлив, двинулся к нему с таким видом, что Паша даже отступил. Если ударит, в ответ врежу, подумал он без уверенности. Но тогда посадят. Да и дерется он лучше меня. А что я такого сказал-то, блин?

Он переступил с ноги на ногу, чтобы не так тряслись, и сглотнул.

– Не вздумай, – бросил Баюков, подойдя.

Он, похоже, подобрал эту странноватую пару слов, какую сам слышал разве что в кино, после мучительных переборов цензурных и не сопряженных с немедленным насилием вариантов, а любые другие варианты были с насилием или хотя бы экспрессивным поведением сопряжены. Поэтому Баюков просто похромал дальше, будто разговор окончен.

Нифигасеньки.

– Гора трупов, и каждый час растет, Руслан Тимурович, – напомнил Паша ему вслед.

Не врежет, так скажет что-то типа «Вякнешь чего – и твой труп к горе прибавится», подумал Паша.

Баюков сказал:

– Веди, пожалуйста, а. Время теряем.

Магнитный ключ от подъезда так и лежал в щели. Странно, подумал Паша. С другой стороны, кодовый замок, который открывают каждые десять минут, уж точно не препятствие для убийцы.

Из-за квартирной двери, обтянутой ободранным дерматином по моде прошлого тысячелетия, в ответ на колокол звонка не донеслось ни шевеления. Паша нажал на кнопку и второй раз, и третий, прислушался, опустил руку и посмотрел на Баюкова. Тот показал, что может и сам понажимать, если Паше трудно. Паша сердито утопил коричневую пилюлю в черном стаканчике и не отпускал, пока сквозь бесконечные «Динь-дон» не приблизился сердитый топот.

– Чего надо? – сурово спросила Софья.

Она выстроила эшелонированную оборону соседки: услышав звонок, не откликаться, откликнувшись, не открывать, открыв, не впускать, впустив, не позволять пройти к Ане, а позволив, перебивать на каждом слове. Даже Паша, которого это сперва немного забавляло, начал злиться. А Баюков, наверное, вообще наорал бы на решительную красотку, если бы так явно не опасался совсем загнать Аню в кокон молчания.

Аня, малюсенькая в сером спортивном костюме, носках с обезьянками и без макияжа, сгорбилась в древнем тощем кресле, похоже, раскладном и, похоже, страшно неудобном, уставившись в колени, которые стискивала пальцами в свежих пластырях с веселенькими рисунками. Баюков явно хотел спросить, что случилось с пальцами, но поймал остерегающий знак Паши и перешел к делу.

Ничего у него не вышло. Аня в ответ на все вопросы шмыгала носом и беззвучно ревела, механическим жестом выдергивая салфетку из стоявшей у правого бедра коробки и таким же жестом втискивая ее в кучу возле левого бедра. Баюков, сидевший рядом с креслом на принесенном из кухни табурете, повторял вопрос, потом задавал его в другой формулировке, заходил с третьей и пятой стороны:

– Собеседник, который назывался Климом, угрожал кому-нибудь по ходу разговоров? Помните какие-то неодобрительные высказывания, например, когда вы с этим «Климом» общались? Или еще с