помнящий не только зло, но и добро, он не мог прямо возражать поднявшему его на ноги — когда сам уже решил, что умрёт. Дело было несколькими годами ранее. Николай поскользнулся на паркете и упал, сильно ударившись головой. Так пролежал без сознания до утра, опамятовался в крайне плачевном состоянии, и только мастерство заботы лейб-медика помогло сперва воспрянуть духом, а затем и телом.

Так или иначе, но для того, чтобы сейчас просто ходить своей знаменитой походкой истинного солдата, приходилось собирать волю в кулак. В глазах временами темнело.

«Может, и зря я так, — подумал император, — недоставало ещё свалиться здесь. Худшего и выдумать сложно.»

Когда рядом с ним остановилась карета, Николай шагнул к ней и с облегчением опёрся на открывшуюся дверцу.

— Ты жив, я гляжу. Как всё прошло?

— Кажется, я убил его, ваше величество.

— Убил? Это запрещено.

— Запрещены дуэли, ваше величество, — Пушкин тоже выглядел не слишком хорошо.

— Именно поэтому и запрещены.

— Я полностью признаю вину, ваше величество.

— Разве в том была необходимость? Александр Христофорович докладывал иное.

— Я ослушался.

— Ослушались. И что прикажете делать? Знаете ведь — я обязан вас арестовать и наказать примерно. Александр Сергеевич, не ожидал от вас. Убили! И опять кавалергарда. Порою мне кажется, что все действительно как с ума сошли.

— Я постараюсь объяснить свои соображения Александру Христофоровичу.

— Прекрасно. Вы заявляете мне, что убили офицера, мальчишку, что без году неделю как служит, за которого просили меня — понимаете, просили! И заявляете со спокойствием разводящего караула. А он что ещё здесь делает? — Николай разглядел в карете Степана, с изумлением слушавшего их разговор.

— А, это мой крепостной. Помогал в том деле.

— На гауптвахту. Оба.

— Слушаюсь, ваше императорское величество.

Пушкин вышел из кареты, за ним последовал и Степан.

— Я ждал вас с отчётом, чтобы из первых рук. Ваш план, если можно назвать благородным словом эту авантюру, подразумевал совершенно иное. Совершенно! — в гневе государь таращил глаза, думая, что это придаёт ему не комичный, а устрашающий вид. — А вы!

— Я...

— Всё объясните, это я слышал. Но не здесь и не сейчас. Конечно, вы объясните! А пока — гауптвахта. И этому тоже.

Пушкин с кривой улыбкой, так, чтобы не видел Николай, глазами показал Степану — мол, «влипли, но ты не паникуй». Тот кивнул, демонстрируя, что и не думал.

Император решил сам проводить арестованных, получив повод прервать прогулку и вернуться. Так и шли, семеня за его величественной фигурой. Растерянный Никита вёл следом пустую карету.

— Куда?! — вдруг крикнул государь, заметив грубое нарушение. Одна из карет, что попадались навстречу, внезапно направилась в их сторону, сойдя с положенной стороны дороги.

— Стёпа, — прошептал Пушкин.

Тот, даже не обладая интуицией Александра, и сам сообразил, что что-то не так, уже рванувшись вперёд.

Чужая карета остановилась, из двери показалась рука с пистолетом.

— Ложись! — заорал Степан в прыжке, всем весом сбивая императора с ног. Он не успел совсем немного. Раздался выстрел — пуля ударила в плечо Николая. Они с мужиком повалились на землю.

Раздался ещё один выстрел — это Пушкин отправил встречный подарок в дверцу кареты. Степан развернулся, выхватывая свой двуствольник, взвёл курки и не целясь выстрелил дважды. В кого-то они попали, поскольку услышали стон и ругательства , затем карета сорвалась с места и покатилась дальше по набережной.

— Жив?!

— Да у него жар! — воскликнул Степан, осматривая потерявшего сознание царя.

— Никита! — закричал Пушкин.

— В карету его, быстро, — понял его мысль мужик, — рану, рану зажимай.

— Вот мы дурни, — заметил барин, когда они впихнули тяжёлое бесчувственное тело внутрь.

— Что такое, Александр Сергеевич?

— Надо было в лошадей стрелять.

— И то верно. Но всё после. Куда теперь?

— В Аничков. Быстрее, Никита, быстрее.

Глава 27

Погром. Первая часть

Толпа, собравшаяся у Медного всадника, не предвещала ничего хорошего. Огромное людское море заполняло площадь и окружало знаменитый памятник. Слух, что англичане убили царя, облетел город в считанные часы. Какие-то мальчишки носились по улицам, выкрикивая это во всю мочь. Народ, вооружённый чем попало, повалил из домов.

— За что?! За что, я спрашиваю? Чем им наш царь не угодил?! — надрывался разбитной парень.

— Посади свинью за стол, она и ноги на стол! Приголубили иноземцев, уже и так к ним, и этак, а им всё мало! — вторил другой, чем-то похожий на первого, чуть поодаль.

— Немцы царю изменили, прознал он о том и приказал изгнать их вон из Руси! За то, что богатства свои наживают обманом! — орал третий, ещё немного далее.

— Англичане давно хотят весь русский корень извести! — просвещал собравшихся четвёртый. — А град Петров сжечь, как Москву.

Власти не реагировали на стихийный, казалось, сход, пребывая в видимой растерянности, — на что указывало исчезновение с площади караулов и военных вообще. Будочники со своими алебардами тоже пропали. Народу становилось всё больше.

— На Невском уже громят! — ликующий выкрик слился с рёвом толпы.

— Смотрите, смотрите! Читайте, кто может! — вверх полетели сотни листов, из которых людям открылась — с помощью знающих грамоту — вся глубина подлого замысла англичан.

На каждом печатными буквами красовался заголовок «Английский план». Который далее раскрывался в пяти пунктах:

1. Погубить царя-батюшку.

2. Захватить русских в рабство.

3. Сжечь Петербург, как мы сожгли Зимний дворец.

4. Ограбить все церкви православных и погубить святые иконы.

5. Отдать Святую Русь басурманам на поругание.

***

На Невском действительно начались события. Как и на Сенатской и Дворцовой площадях, здесь собралась толпа людей, растерянность которых быстро перешла в озлобление.

«Магазин Никольса и Плинке» первым принял удар. Для начала он, магазин, был чрезвычайно богат и оброс легендами даже в среде провинциальных дворян, изредка посещавших столицу. Что провинция — многие иностранцы, впервые прибывавшие в Санкт-Петербург, знали о нём из путеводителей. Во-вторых, магазин очень подходил для грабежа. Занимая весь первый этаж, он представлял собою анфиладу из двадцати пяти комнат, каждая из которых по сути являлась отдельным магазином со своими продавцами-англичанами. В обычные дни он славился как место для гуляния праздной публики, разглядывающей товары. Здесь было всё — и не только английское. Прошедший по анфиладе посетитель мог