Не исключено даже, что описанная в «Докладе» неудачная попытка булакцев захватить форт Камен действительно имела место, но лишь как один из эпизодов восстания, а не его пролог. Если так, то, стало быть, Клебер в своем отчете о происшедшем, ничего не додумывая от себя, опять лишь поменял последовательность фактов, в результате чего роль детонатора Второго Каирского восстания оказалась отведена спонтанному мятежу жителей Булака, а не прибытию в египетскую столицу упущенных из Матарии турок Насуф- паши и мамлюков Ибрагим-бея.

К сожалению, имеющиеся у нас источники не дают четкого ответа на вопрос: сколько турок и мамлюков приняло участие в восстании? Ранее мы видели, что Мишо оценил их число приблизительно в 5-6 тыс. По мнению ат-Турка, таковых было 15 тыс. Клебер в «Докладе» уверенно говорит о 10 тыс. турецкой кавалерии, 2 тыс. мамлюков и 8-10 тыс. вооруженных египетских крестьян. И наконец, турецкий министр Осман Катхода в письме Мустафа-паше от 28 марта 1800 г. оценил общую численность турецких и арабских войск, оборонявших Каир, в 30 тыс. чел. Правда, если учесть, что Мустафа-паша в тот момент находился в плену у французов и выступал посредником в заочных переговорах между Клебером и Насуф- пашой, то сообщенные ему Османом Катходой цифры вполне могли быть преувеличены в расчете на передачу их французам. Тем более не поддается исчислению количество участвовавших в восстании жителей Каира. Если свидетельства очевидцев, говоривших о том, что это было практически всё взрослое мусульманское население полумиллионного города, верны хотя бы отчасти, то и тогда речь должна идти о десятках тысяч человек.

Впрочем, французские источники, как правило, не проводят различий в национальной принадлежности защитников города и называют их всех «турками», из-за чего трудно оценить вклад каждой из названных групп участников восстания в общее дело обороны Каира.

Стихийный характер восстания и отсутствие у его предводителей какого бы то ни было заранее подготовленного плана стали очевидны уже с первых часов выступления: взбунтовавшиеся жители Каира направили свою ярость не на тех, кто представлял для них реальную угрозу, - еще остававшихся в городе французских военных, а на тех, кто был ближе и наименее защищен, - на обитавших в Каире европейцев («франков») и местных христиан. В описании произошедшего погрома свидетельства французских и арабских источников примерно совпадают. Вот что об этом говорится в «Докладе»:

«Насуф-паша немедленно направился в Европейский квартал, чернь последовала за ним. Он приказал открыть ворота, и, хотя двое купцов припали к его стопам, показывая охранную грамоту от великого визиря, солдаты и чернь ринулись внутрь. Они выламывали двери домов, лавок и контор; обитателей убивали, не обращая внимания на возраст, пол и национальность, и бросали тела в канал Халидж. Все имущество торговцев подверглось разграблению меньше чем за час, а квартал был подожжен. Пока одни поднимали белые знамена, муэдзины слали проклятия неверным, мамлюки и янычары рыскали по городу, чернь с ужасными криками следовала за ними, а женщины и дети улюлюкали, что является обычным способом выражения радости. Дома коптов, греков, сирийских христиан подверглись нападению; и множество этих несчастных, не имея никакой защиты, было перебито; их тела, выброшенные на улицу, лежали там на протяжении всей осады, подвергаясь поруганию».

Правда, уже известный нам скептичный мемуарист Ришардо ставит под сомнение нарисованную в «Докладе» картину происшедшего, называя ее плодом «пылкого воображения» автора, каковым, напомню, он считал маршала Бертье. И хотя сам Ришардо 20 марта находился на поле боя под Гелиополисом и происходившего в Каире не видел, он, по его собственному утверждению, нашел после окончания осады Европейский квартал точно в таком же состоянии, как до прихода турок. А встреченные им там знакомые заверили его, что под властью турок не терпели никаких притеснений, кроме денежных поборов. На это можно заметить только то, что знакомым Ришардо, видимо, просто повезло, поскольку в данном отношении сведения столь нелюбимого им «Доклада» полностью подтверждаются арабскими источниками, в том числе хроникой ал-Джабарти, наблюдавшего за происходившим с другой стороны фронта:

«...Толпа двинулась, убивая попадавшихся на ее пути христиан - коптов, сирийцев и других. Одна группа направилась в христианские кварталы, к домам христиан в районе Байна-с-Сурайн, Баб аш-Ша’рийа и в квартале ал-Муски. Они врывались в дома, грабили, убивали или захватывали попадавшихся им мужчин, женщин и детей. Так они поступали и с жившими по соседству мусульманами».

Еще подробнее о страданиях своих единоверцев-христиан рассказывает ат-Турк:

«Население не нашло другого объекта для осуществления своей мести, как несчастных, беззащитных христиан. Чернь поспешила сначала в Европейский квартал, где жили французские купцы, уже за многие годы до того обосновавшиеся в Каире. Там находилось человек пятьдесят: мужчин, женщин, детей - мальчиков и девочек. Ворота квартала были выломаны, что вызвало подле них толчею. Обитателей резали, как баранов; женщин и девушек обращали в рабство; мальчиков отправляли на продажу; и лишь немногим из мужчин удалось избежать этой бойни; стоимость расхищенных денег и вещей оценивается примерно в 2 тыс. “кошельков”. Мусульманская часть населения словно с цепи сорвалась: она врывалась в христианские кварталы, чтобы убивать и грабить. Тот четверг показал христианам, какие муки ожидают их в час Страшного суда. Многие умерли просто от потрясения».

В отличие от автора «Доклада», ат-Турк считал, что вся эта бойня христиан не только не инспирировалась пришедшими в город высокими должностными лицами Османской империи, но и не одобрялась ими. Он даже вложил в уста Османа Катходы назидательный монолог о том, что «убийство христианских подданных и разграбление их имущества запрещены всеми религиями». Осман Катхода, по словам ат-Турка, отправил в христианские кварталы стражу, чтобы прекратить погром, а повстанцев призвал к нападению на французские позиции именно для того, чтобы отвлечь их от истребления местных христиан. Ал-Джабарти же свидетельствует, что истребление христиан, напротив, и возглавлялось, и материально поощрялось турецкими сановниками, причем не только в первые часы восстания, но в последующие дни:

«Осман Катхода постоянно находился в торговом дворе Зу-л-Факара в ал-Джамалийе, и всякий, кто хватал христианина, еврея или француза, отводил его в ал-Джамалийу, где находился Осман Катхода, и получал за это награду. Некоторых людей посадили в тюрьму для установления их вины, а некоторых невиновных убили. Возможно, что и простой народ тоже кое-кого убивал. Головы убитых приносились для получения награды. Таким образом, каждый, отрубивший голову французу, приносил ее или Насух-паше в ал-Азбакийу, или Осману Катходе в ал-Джамалийу и получал за это деньги».

Жертвами погрома стали не только иноверцы, но и мусульмане, сотрудничавшие с французской администрацией. Секретарь дивана Абу ибн Ибрагим Сабах Аккауи, пишет ат-Турк, «был зарезан на пороге собственного дома»; убит за свои симпатии к французам некий Абд ал-Кадер Багдади; «были перебиты также все слуги-мусульмане, которых заподозрили в услужении французам». Дом шейха ал-Бакри, обвиненного в сочувствии оккупантам, был, по свидетельству ат-Турка и ал-Джабарти, разграблен солдатами и простонародьем, а сам шейх подвергся поруганию и был спасен только вмешательством Османа Катходы. Наиболее же ненавистный из «коллаборационистов» - начальник полиции Мустафа-ага - был захвачен турецкими солдатами и доставлен к Насуф-паше, который приказал его, по версии Клебера, посадить на кол, по свидетельству ат-Турка - повесить, а по словам ал-Джабарти - задушить и выбросить тело в помойную яму.