Он вышел из больничного электрического тепла и неестественно яркого света, окунувшись в жемчужно-тусклую серость чизвикского утра — низко бродившие тучи словно фильтровали свет, лишая его тени, — и сразу же почувствовал гнет уныния, как будто его карманы внезапно оттянули булыжники. Он чувствовал, как внутри него растет слепая злоба на Хогга, и осознал, с некоторой оторопью, что только известие о смерти отца побудило Флавию сказать ему хоть несколько слов. Так Богдан Блок сослужил сыну свою последнюю службу — уже из загробного мира. Это одновременно отрезвляло и вселяло стыд: он выболтал свою новость не раздумывая, но ведь именно такой новостью нужно было поделиться с женщиной, которую любишь, — разве не так? Он был уверен: тень Богдана Блока, где бы она сейчас ни витала, не осудила бы его.

— Спасибо, папа, — произнес он вслух, сразу обратив на себя внимание нескольких любопытных, — я перед тобой в долгу. — И побрел к своей поджаренной «тойоте» почти пружинистой походкой, ломая голову над тем, что скрывается за словами Флавии «слишком сложно, слишком опасно». Сложности можно преодолеть, а что до опасностей — так их в его жизни хоть отбавляй.

132. Коричневые ботинки. Помню, однажды я решил, что подловил Ивана. На нем был ворсистый твидовый костюм цвета зеленых соплей и черные грубые башмаки. Я указал на них и заявил: «Иван, это же смертный грех — черные ботинки с твидовым костюмом».

«Нет, Лоример, ты заблуждаешься, — это как раз то, что нужно. Но я все равно рад, что ты заметил. Знаешь, это нечто вроде затаившейся болезни, которая донимала меня долгие годы».

«Что именно?»

«Это было нелегко. Но я решил, что коричневым ботинкам пора вынести смертный приговор. Пощадить разве что коричневую замшу. Но я убежден: коричневый башмак — вещь совершенно недопустимая. Есть в нем что-то неистребимо мелкобуржуазное, от него разит городскими окраинами и чем-то унизительным. На прошлой неделе я выбросил всю свою коричневую обувь, хотя некоторые пары у меня жили десятилетиями. Выкинул на помойку. Не могу даже описать тебе, какое облегчение я испытал, — будто камень с души свалился».

«Все коричневые?»

«Да. Запомни: джентльмен никогда не должен надевать коричневых ботинок. Коричневым ботинкам — каюк. Коричневые ботинки, Лоример, должны исчезнуть».

Книга преображения

* * *

Лоример выписал чек на 3000 фунтов и с извинениями протянул его Ивану Алгомиру.

— Запиши мне, пожалуйста, проценты на баланс, Иван. Я выплачу тебе остаток, как только смогу: сейчас у меня на работе нелады с начальством.

Иван сложил чек и с унылым видом сунул его в карман.

— Был бы признателен тебе, старина. Но пока и это поможет. Знаешь, налоговики — как голодные волки, которые гонятся за дилижансом: бросай им куски время от времени, — и, может, спасешь свою шкуру.

Ну вот, влип в очередное неловкое положение по Хогговой милости, подумал Лоример. Сначала он разрушил мою любовную жизнь, а теперь посягает на дружбу.

— Мне жутко неудобно, что все так вышло, Иван. Хочешь, я возвращу тебе шлем?

— Бог ты мой, Лоример, это же всего-навсего деньги. Как-нибудь перебьюсь. Должен заметить, выглядишь ты прекрасно.

Лоример рассказал, куда он идет: на «домашнюю вечеринку» к леди Шерифмур.

— В Кенсингтон, — добавил он. — Гляди-ка, я поменял манжеты.

Лоример приподнял обшлага рукавов своего пиджака, демонстрируя однопуговичные манжеты, впрочем, сейчас расстегнутые. Иван когда-то сказал ему, что терпеть не может манжеты на двух, трех или четырех пуговицах, что они претенциозны и вопиют о бессовестном тщеславии. Манжета есть манжета: она существует для того, чтобы застегивать рукав, а не для украшения.

— Рубашка первоклассная, — похвалил Иван. Лоример заказывал эту рубашку тоже по Иванову фасону: воротник был нарочно чуть скошен, так что уголок с одной стороны лежал чуть неуклюже и неаккуратно. Зато такой недостаток, поведал ему Иван, встречается только у рубашек ручной работы, а какой же смысл носить рубашку ручной работы, если не будет заметно, что это именно такая рубашка? «Только те, кто сам носит такие рубашки, поймут, в чем тут дело, — заверял его Иван, — но ведь, кроме них, тебе и не надо никого принимать во внимание».

Лоример задрал край штанины, демонстрируя синие носки цвета ночного неба.

— Обувь сносная, не более того, — изрек Иван. — Слава богу, хотя бы кисточек нет, но вообще-то я не уверен, что мне нравятся эти американские мокасины. Новые слишком. Но хоть так…

— Думаю, для этого сборища из Сити — в самый раз.

— Разве что. Господи, а это что еще за галстук?

— Это мой школьный. Балкарнский. — На самом деле этот галстук Лоример сшил у своего портного. Темно-синий, с тонкими лиловатыми полосками и почти неразличимым гербовым узором.

— Снимай сейчас же. Я тебе другой одолжу. Школьные галстуки — это для школьников и учителей. Взрослого человека никто не должен видеть живым в школьном галстуке. То же самое относится к полковым и клубным галстукам. Чудовищная безвкусица.

Иван принес желто-зеленый шелковый галстук с орнаментом из крошечных синих паучков.

— Смешной немножко. Но это же как-никак домашняя вечеринка. — Иван оглядел его с ног до головы с дружеским, почти собственническим видом: бывалый рыцарь отправляет своего оруженосца на турнир в Высшее Общество.

— Отлично, Лоример. Даже я не могу ни к чему придраться.

Для Лоримера понятие «домашней вечеринки» означало несколько бутылок шардоне, охлаждающихся в холодильнике, может, еще чашу с пуншем, немного арахиса и чипсов, горстку маслин, пару багетов, нарезанных толстыми круглыми ломтями, и полулуние сыра «бри». В ту минуту, когда стражник в медвежьей шкуре распахнул внешние ворота особняка Шерифмуров, Лоример догадался, что он и леди Фиона говорят на разных языках. По бокам от мощеной дорожки, которая вела через весь двор к парадному подъезду с колоннами, разворачивалось сразу несколько зрелищ: слева извивался факир на ложе из гвоздей, а справа несколько смуглых акробатов выстраивали пирамиду и, подбрасывая друг друга, крутили тройное сальто. Позади труппы акробатов пожиратель огня изрыгал в ночное небо свое бензиновое дыхание, а заклинатель змей услаждал игрой на флейте покачивавшуюся кобру. Еще были два казака: один водил на цепи медвежонка, ковылявшего на задних лапах, а другой играл на баяне.

В прихожей целый отряд девиц в домино и костюмах черных кошечек забирал у гостей верхнюю одежду и выдавал жетоны с номерками, а потом их приглашали пройти сквозь строй улыбчивых официантов в смокингах, державших подносы с шампанским, «беллини», «баксфизз», минеральной водой и дымящимися оловянными кружками с глинтвейном.

Леди Фиона Шерифмур, ее сын Тоби и дочь Амабель стояли позади «виночерпиев» перед двойными дверями красного дерева. Лоример направился к ним по блестящему мраморному полу с шахматным узором, держа бокал шампанского; шаги его звенели, и он опасался, что сталь на подметках процарапывает тонкие полоски в отполированных до блеска плитах.