– Умница. Сама во всем убедилась. – Кончики губ Васбегарда растянулись в слабую улыбку, и тот откинулся на спину. – Но слишком много вопросов на мою бедную седую голову. Побеседуй-ка лучше с Годеливой.

На этом Чьерцем закрыл глаза и стремительно погрузился в сон. Мадам Делорм, смотря на него, удрученно покачала головой и вздохнула.

– Ну, понравилось тебе зрелище? – обращаясь ко мне, спросила она. – Понравилось: я видела это в твоих глазах. Ты не только видела, но еще и чувствовала. Примерно то же самое чувствуем мы: просветление, желание. Никакая религия не подарит тебе такую одухотворенность.

– Но духовники редко и весьма пренебрежительно говорят о чародеях и о магии в целом. Все потому, что вы делите… влияние?

– Нет, с чего бы. Чародеи с духовниками уж точно ничего не делят! И мы, и они поклоняемся Чистой Силе, с той лишь разницей, что они воплощают ее в лики, а мы – нет. Такая Сила окружает нас повсеместно, это некий эфир… и есть в нем некие проколы, в которых образуется огромное скопление магии. Это и есть Пульсары, откуда чародеи берут свою силу.

Вопрос о том, на что похожи эти образования, заставил Годеливу задуматься. Она не знала, как объяснить человеку, далекому от магии, ее истоки и суть. Взгляд ее разноцветных глаз опустился, руки принялись инстинктивно наводить порядок на небольшом купейном столике. Чьерцем мирно спал и потому не мог высказаться, однако чародейка, похоже, в нем и не нуждалась. Не прошло и двух минут, как она воссияла.

– Электричество! – радостно воскликнула Годелива. – Точно же! Заряд равномерно распределен по поверхности… но стоит появиться магнитному полю, как он меняет свое направление… Боги! Это может быть догадкой!

– То есть наш противник каким-то образом изловчился и внес «магнит», выбивший поле? – с малой степенью уверенности предположила я.

– Возможно. И таким «магнитом» мог быть некий выброс магии! – от неожиданно пришедшей догадки дыхание чародейки участилось, и она принялась будить Чьерцема, чтобы скорее поделиться находкой. – Теперь нам остается понять, какой именно метод он использовал!

Годелива не знала доподлинного механизма, посредством которого Ядовитых магов лишили сил, но ее гипотеза выглядела весьма логичной. Это и стало новым шагом к распутыванию дела – и бывшая Архимаг сделала его сама, без помощи Магического Консилиума, теоретиков магии или даже Хитреца: недаром же она была великой чародейкой.

Поезд из Лоэннлиас-Гийяра по-прежнему пробирался в Этидо сквозь темноту и вьюгу, и свет, лившийся из его окон, проносился по земле светлыми бликами, на миг отвоевывая пространство у темноты, – но темнота тут же устанавливала над заснеженными полями абсолютную власть.

* * *

Парк, о котором сейчас пойдет речь, считался во времена моей юности настоящим прорывом в архитектуре, инженерии и, пожалуй, даже в области биологических наук. Великий одельтерский историк Вейне Ф. Сиприен даже описал его в своем первом «Монологе о тринадцати Чудесах света», однако четвертью века позже, в пятом издании, рассказ о творении великого архитектора Нателя был с позором вычеркнут – и никогда более в «Монологах» не появлялся.

Парк де Натель ютился на небольшом клочке земли с крошечным прудиком в центре, но на то была изрядная причина: над его периметром воздвигли купол, способный долгое время сохранять тепло. Почва тоже прогревалась: надо полагать, под поверхностью ее были проложены трубы, по которым регулярно пропускали горячую воду. Отметим, что еще с 873 года, с подачи островов Тари Ашш, мода на трубопровод и центральное отопление распространилась по всему миру и теперь не представляла собою новейшее веяние конструкторской мысли.

Внедрение новейших изобретений – одельтерских, цессситских ли, или даже украденных с Островов – позволяло поддерживать жизнь неприхотливых растений в крохотном Парк де Натель вплоть до его демонтажа. Случилось это несчастье после того, как выяснилось, что выручка с билетов никогда не покроет затрат на содержание парка. Тогда знаменитое стекло сняли с железного каркаса и распродали коллекционерам, тонны металла пустили на военные нужды – и на том успокоились.

Четырнадцатого ноября 889 года Парк де Натель еще переживал свои лучшие времена. Посетители, однако, не спешили сбиваться в очередь: многие боялись, что стеклянный потолок вдруг упадет им на головы и разрубит их пополам, и тогда придется ложиться в гроб до ужаса некрасивыми. Но в полдень указанного мною дня на одну из пяти прекраснейших расставленных вокруг прудика лавочек опустился мужчина.

На протяжении следующего получаса этот человек бестревожно листал появившуюся него в руках газету. Строчка за строчкой перед глазами его проносились новости о затонувшем судне, очередном убийстве или обвале на бирже. «Люди так привязаны к убогим событиям! Им так важно знать, что кто-то живет еще хуже», – усмехнулся он. Страницы мерно перелистывались, бумага негромко шуршала, а новости становились все более пугающими. Человек пару раз сверился с часами на цепочке, которые вынимал из кармана пиджака, – он, очевидно, дожидался кого-то.

Читавший газету был невысокого роста, но верно подобранная одежда прибавляла ему пару-тройку дюймов. Он носил тонкие перчатки и завязанный узлом платок, заправленный в выглядывающий из-под расстегнутого пальто светлый жилет. При малейшем движении из-под жилета хрустела любовно накрахмаленная белая рубашка, и отогнутый рукавчик ее заботливо скреплялся запонкой из слоновой кости. Застежка скрывалась от глаз рукавом пальто, но человек знал о ее существовании, как и о том, что никто не мог обвинить его в дурном тоне. Отличный же вкус приравнивался к благопристойности, а ей, в свою очередь, приличествовало распространяться на уверенность, благовидность и чистоту. Так, кожа человека в жилете хвастала франтовской чистотой, была лишена всяческих пятен, и от нее чуть слышно пахло мылом. Последнее, кстати сказать, ловко скрывалось дорогим парфюмом с нотами сандала, кедра и удовой древесины.

Благовидно выглядел и его лик. Прямые брови были густы, но густы аккуратно, в середине; у концов же они заметно редели, не нависая тем самым над глубоко посаженными медовоореховыми глазами. Когда-то эти глаза смотрели на мир ясно и живо, даже задорно, будто хориные, но сейчас подернулись мерклым табачным отливом.

Человек этот долго носил холеные молодецкие усы, но недавно избавился от них, ибо те стали совсем редки. Безбородое лицо и зачесанные назад волосы обнажали красивую широкую челюсть и чуть впалые скулы. Ему бы необыкновенно подошла новомодная шляпа-канотье[51], но, к несчастью, для подобных аксессуаров был не сезон, и более того, широкое распространение канотье получили лишь после его смерти.

Часы в жилетном кармане неизвестного показывали без двадцати пяти час, когда на территории Парка де Натель появился Хитрец; причем месье Алентанс будто точно знал, куда идти. Не замедляя шага, он проследовал прямо к той лавочке, на которой сидел ожидающий, хоть Фойерен не видел его лица. Встречи, подобные этой, никогда не бывают спорадическими[52], но вряд ли кто-то из них назначал ее.