По крайней мере одному из присутствующих был хорошо знаком тонкий кожаный переплет, что был покрыт ажурной резьбой в виде хитро очерченных геометрических фигур, – ибо этим человеком оказалась я. Годелива зачитала несколько строчек из моей записной книжки и подкинула ее вверх. Дневник повис в воздухе и, будто живой, зашелестел мелко исписанными страницами.

– Интересная вещица, не правда ли? – строго сказала чародейка, глядя мне прямо в глаза. – Решили обокрасть меня за моей же спиной и думаете, что я не узнала бы? Таков ответ Ядовитых людей на оказанную вам помощь? Куда же девалась ваша хваленая честь?

Не дожидаясь ответа, Годелива щелкнула пальцами, и бумага вспыхнула. Небольшие листы занялись неестественно ярким пламенем и быстро сгорели дотла. Но пепел их, рассеиваясь в воздухе, не успевал долетать до пола. Я невольно подумала о тех несчастных женщинах, погибших в ночь одельтерского приема: когда случилось возгорание, пламя, очевидно пожиравшее тела с невероятной скоростью, по непонятным причинам не распространилось на ковры, мебель и стены. Сомнений быть не может: их погубил именно магический огонь… Это заставило меня отшатнуться.

Прежде чем Таффур Вахэйль смог сказать что-либо в оправдание подданных островов Тари Ашш, я склонила голову.

– Простите, – искренне устыдилась я. – С моей стороны это было неуважительно и недальновидно. Но позвольте не прибегать к жалким оправданиям: дневник уже уничтожен, а память моя не настолько остра, чтобы удержать все записанное.

– Еще бы, – холодно произнесла Годелива, от которой, бьюсь об заклад, ожидали более неприятной сцены. – Но нам и вправду стоит оставить распри: для выяснения отношений сейчас совсем не время.

За наше недолгое знакомство Хитрец уже успел объяснить мне, как чутьем распознать в человеке хорошо скрываемый гнев. Но в тот момент, каким бы строгим ни был голос чародейки, я слышала в нем лишь смятение – и ничего больше.

Исчерпав припасенные объявления, Годелива сказала, что все свободны и могут готовиться к обратному пути; однако она пожелала обсудить пару деталей с господином Вахэйлем и месье Алентансом. Мы тут же вышли из кабинета, чтобы незамедлительно приступить к сборам, и один только Матье Деверо со всей решительностью направился к чародейке, Хитрецу и Таффуру, обосновавшимся у камина: кто стоя, кто сидя на кресле.

– Извините, – бесстрашным голосом произнес молодой маг. – Будет ли мне позволено изложить некоторые соображения?

– Говори, – кивнул Таффур.

– При всем уважении к Вашей Светлости… Мне представляется, что одной… действующей чародейки окажется недостаточно для того, чтобы обеспечить нужную помощь Тари Ашш. Я предлагаю… Я мог бы тоже отправиться с вами на Острова, чтобы оказывать магическую поддержку всем, кто в ней будет нуждаться. Я готов отправиться.

– Это недопустимо, – без промедления ответила Годелива. – Опасность разоблачения возрастет в несколько раз. Мы никак не можем позволить себе такую опрометчивость.

– Но ведь…

– Нет, Деверо, – мягко перебила его бывшая Архимаг, показывая тем не менее, что не желает слушать его доводы.

– Я прошу вас поверить в честность и благородство моих намерений! Прошу вас… – с новой силой взмолился одельтерец, чье слепое, обреченное упорство не желало принимать отказ.

– Сожалею! – Господин Вахэйль развел на извиняющийся лад руками. – Мы не можем дать тебе свое согласие. Риск слишком велик.

– И более того, мы запрещаем кому-либо из вас предпринимать самовольные попытки проникнуть на Острова, – добавила Годелива. – Можешь передать мои слова другим желающим.

На этом Матье, не в силах сказать ничего более, откланялся – и поспешил удалиться. В тот день он был безутешнее и, пожалуй, злее всех нас вместе взятых. Магическая сущность доставляла ему одни проблемы! Не родись он чародеем, его родителям не грозил бы неподъемный штраф за покрывательство «одаренного» ребенка. Не родись он чародеем, Деверо был бы лишен необходимости проходить изуверское обучение во Фье-де-ля-Майери и не знал бы о том, что состарится раньше своих лет. Не родись Матье чародеем, он никогда бы не познакомился с Кайхесши… но и не потерял бы ее.

– Месье Фойерен, – обратился к Хитрецу Таффур Вахэйль, когда за Матье закрылись двери. – Вы должны пообещать нам одну вещь. Наравне с нами вы как можно скорее сделаете все возможное, чтобы спасти жизнь Ядовитых чародеев. Раз Первый маг Одельтера верит вам, – Вахэйль уважительно назвал Годеливу прежним титулом, – то готовы поверить и мы. Конечно, вы не станете единственным, кого Ядовитая сторона привлечет для решения проблемы. Но вы – один из немногих одельтерцев, кто будет в этом задействован. И вы не предадите нас. Поклянитесь.

– Я Хитрец, а не доносчик или изменник, – произнес Фойерен, и затем голос его упал. – Но, господа… Я должен сказать о том, что мы не можем бежать сломя голову, когда у нас почти нет зацепок.

В городе начался новый снегопад.

Поезд из Лоэннлиас-Гийяра пробирался в Этидо сквозь темноту и не на шутку разыгравшуюся вьюгу. В 889 году предрекали раннюю и морозную осень, которая закончится грандиозными снежными заносами, – и та поспешила выполнить все предсказания с небывалым усердием. По мнению одельтерцев, относившихся к холоду с неиссякающей лояльностью, конец осени выдался красивым и даже не особенно суровым. Вообще говоря, до недавнего времени ноябрь считался беззаботным периодом, и если не для людей всего мира, то для определенного одельтерского класса – несомненно.

Поезда на линии Лоэннлиас-Гийяр – Этидо походили один на другой как две капли воды: такие же окна, такие же лампы и такая же обивка кресел. Пассажиры, и те редко меняли свой состав: по обыкновению, тот, кто отбывал из магического университета, скоро вновь возвращался во Фье-де-ля-Майери; это место имело обыкновение надежно привязывать к себе людей. И лишь настроение путешествующих менялось в зависимости от времени года, экономической или политической ситуации и личных причин.

Возвращаясь в Этидо, мы не везли с собой ничего, кроме сокрушений о потерянном времени. Секретная делегация Ядовитых чародеев была обессилена, подавлена и даже не знала – может, мы возвращались сегодня прямиком к месту нашего расстрела.

Неудачи преследовали нас, но самой ужасной из них оказалась потеря Хитреца и его немногословного помощника. Эти двое пропали 13 ноября 889 года прямо из поезда!

Как только мы недосчитались людей, все делегаты собрались у купе Годеливы и Чьерцема. Кайхесши и Унемша молчали, скрестив руки на груди. Подпиравший стену вагона Матье скептически поджимал губы; последние пару дней на нем не было лица. Джасин, ехавшая в одном купе с Кадваном из-за того, что Чьерцем вдруг вспомнил об обязанности заниматься моей охраной, сиротливо жалась к стенке позади всех.

– Черт подери, они пропали прямо из поезда? У них же был билет до конечной! Такой же, как у каждого из нас, – недоумевал Таффур Вахэйль. – Хитрец понял, что кишка тонка, и решил все бросить по дороге домой? Мог бы прямо сказать, трус!