— люто завидовал. А завидуя, стал относиться к Итачи более грубо. Реакция не заставила себя ждать. Между ним и сыном разрасталась глубокая пропасть непонимания и даже вражды. Фугаку знал, что это неправильно. Ему было противно от самого себя, но чувство уязвленной мужской гордости было сильнее отцовского инстинкта, и пересилить его оказалось практически невозможно.

Фугаку слишком поздно понял, что все это время пытался сказать ему сын. Он никогда по-настоящему не прислушивался, не вникал. Слова Итачи казались ему идеалистическим юношеским бредом, и он затыкал сыну рот словами: «Ты устал от миссий. Это пройдет» или «Извинись, Итачи». И только накануне решающего собрания, на котором все должны были наконец определиться с датой восстания, Фугаку вдруг понял.

Они с Микото шли по дороге к храму, и Фугаку в своих размышлениях о важности грядущих событий неожиданно пришел к выводу, что все это время ошибался. Обрывки их разговоров с Итачи; его сын, который, сверкая шаринганом, пытался докричаться до глухих соклановцев на каждом собрании… Все вдруг выстроилось логической лесенкой. И, пройдя по этой лесенке, на последней ступеньке Фугаку не почувствовал под собой опоры. Он провалился с головой во внезапное просветление: он ведет клан к гибели. Нельзя допустить восстания.

Как жаль, что он понял это слишком поздно. Осаждая Яширо и других своих подчиненных, которые орали о том, что им позарез необходим государственный переворот, Фугаку впервые ощутил то же, что, должно быть, все это время чувствовал его первенец. Беспомощную ярость. Сколько бы он ни говорил — его не слышали. Что бы он ни говорил — его не слушали. Учиха отложили идею восстания до лучших времен из-за давления признанного авторитета, но ненадолго. Совещаясь и собираясь по темным углам, соклановцы сговорились и… просто отстранили его. И он ничего — ничего не смог сделать. И уже не сможет. Потому что никто его не станет слушать.

— Как твоя служба в Анбу? — спросил Фугаку, все еще натужно улыбаясь.

— Все стабильно.

Итачи говорил с ним как с одним из соклановцев, бывшим лидером, который сделал из него шпиона, не как с отцом.

— Итачи, я твой отец. А ты мой сын, — при этих словах в сердце кольнуло неприятное чувство: он снова сравнивал себя с Итачи. — Никого другого в этой комнате нет. Ни Яширо, ни Инаби. Никого.

— Правда, с тех пор, как я вступил в Анбу — ничего не изменилось.

— Тебе не дают сложных заданий?

— Было немного, — пробормотал Итачи, опустив лицо, и вдруг взглянул прямо в глаза Фугаку. — Но я теперь Анбу. Я не могу проявлять слабость.

Слова слетели с губ раньше, чем Фугаку успел остановить их.

— Как и ожидалось от моего сына.

Его любимая фраза, которой он всегда хвалил Итачи. На самом деле, он хвалил ею себя. Подчеркивая родство со своим сыном, Фугаку словно относил и себя самого к той же категории великих людей.

— Итачи… Люди в клане думают по-разному.

Сын удивленно взглянул на него.

— Тебе необязательно принимать их мнение. Я всегда надеялся, что ты проникнешься стремлениями клана и будешь со всеми. Но… Я ошибался. Я признаю, ты был прав.

Фугаку снова слабо улыбнулся.

— Наверное, я не тот отец, которым стоит гордиться. Я не поддержал тебя, не дал тебе шанса. И вот, теперь я никто, меня даже сместили с поста главы.

— Отец… — растерянно пробормотал Итачи.

— Но для тебя еще не все потеряно. Ты еще можешь остановить Учиха и направить их по верному пути. В мире не так много людей, которые сами принимают решения и следуют им до конца. Большинство предпочитает доверить право выбора другому и снять с себя ответственность. Ты не должен так поступать. Иди по жизни своим путем. Сам принимай решения.

Глаза щипало. Фугаку всеми силами пытался подавить нахлынувшие эмоции, чтобы сын не заметил их.

— Я понял, — Итачи поднял голову и посмотрел ему в глаза. — Я не позволю никому принимать за меня решения.

В его взгляде снова пробудилось то, что Фугаку видел когда-то давно, когда его мальчик был еще мальчиком, а не ребенком со взглядом старика. А может, оно никуда и не девалось? Может, Итачи просто научился мастерски скрывать свои чувства?

— Вот это мой сын!

Фугаку не почувствовал боли, произнося привычную фразу. Потому что впервые за долгое время она прозвучала искренне и правильно.

****

— Создаем новую команду. Миссий много, Анбу не справляются. А для новой команды нужен новый лидер, и на эту должность утвердили твою кандидатуру, — бесстрастно вещал Данзо.

За его плечом все так же светлым пятном нависала белая тигриная маска — Сугару.

— Я дам для этой команды своих людей из Корня. Хирузен не возражает.

— Значит, я буду принадлежать к Корню?

— Нет. Но ты и не будешь напрямую подчиняться Хокаге. Давай просто предположим, что это отдельная команда, которая не имеет отношения ни к одной из организаций: ни к Анбу, ни к Корню.

— Я не совсем понимаю, — произнес Итачи.

Данзо едва уловимо улыбнулся.

— Мы приняли решение создать новую команду, чтобы дать тебе полную свободу действий. Никаких новобранцев, лица все те же. Думаю, я смогу дать тебе несколько людей. Так же, как Учиха Шисуи работал на Хирузена — теперь ты будешь работать на меня.

Итачи молчал.

— Ты ведь уже понял, верно?

— Заткнись, — резко выдохнул Итачи, игнорируя все правила приличия.

— Как можно защитить мир в деревне…

— Я сказал тебе заткнуться, — процедил Итачи.

Но Данзо продолжал, будто не слышал его грубых слов:

— …и кто сделает это… то, что необходимо сделать.

— А может, мне лучше убить тебя? — Итачи склонил голову, с интересом глядя на забинтованную голову Данзо.

Ожил шаринган. Итачи не мог сдержать свое негодование, и чакра активировала додзюцу самостоятельно.

— Хм. Можно и так, — совершенно спокойно ответил лидер Корня. — Но, убив члена Совета, ты станешь изгнанником и уже не сможешь помочь ни деревне, ни своим близким. Согласись, не очень-то удобно беречь покой в Конохе, не заходя в Коноху? Но если ты хочешь избрать этот глупый путь, то вперед. Убей меня.

Итачи не шевельнулся. Все это была игра. Данзо явно не собирался умирать. Пусть в его кабинете были только они и Сугару, но члены