СЕКРЕТ ДЕДА ЕФИМА

Во время охоты у себя на родине в лесах Кировской области мне посчастливилось узнать любопытный способ добычи тетеревов. Эффективность этого способа оказалась настолько неожиданной, что мне непременно захотелось рассказать о ней любителям охоты на боровую дичь.

Дело, в общем, обстояло так. Просидев как-то ясным морозным утром в шалаше под чучелами от темна до полудня, я не убил ни одного черныша. И вот ведь обида: чем выше поднималось солнце, тем больше тетеревиных стай вылетало из леса и садилось неподалеку от меня на придорожные березы. Стаи были большие и маленькие: по тридцать и по семь штук. Вылетали они спокойно, особняком рассаживались по деревьям, но чучела мои по-прежнему оставались в одиночестве. Ни одна птица не подсела к ним на мой выстрел.

Охота заканчивалась. Надо было уходить в деревню. Мне давно уж хотелось вылезти из тесного шалаша и хорошенько размяться, пробежавшись по дороге. Но я все-таки не встал и дождался, когда последние птицы, обсыпав крыльями иней, снялись с березы и улетели в лес. Тогда и я, перекинув через плечо пустой ягдташ, отправился восвояси.

В деревне, в избе, где я остановился, на столе, попыхивая паром, кипел самовар, и старший в семье, дед Ефим, пил чай. Завидев меня, он поставил блюдце на стол и, вытерев рукавом красное, вспотевшее от чая лицо, подбил усы до желтизны прокуренными пальцами.

— Что долго так? Неужто мешок набил? — спросил он хитровато, прищурив васильковые глаза.

Я снял из-за спины ягдташ и бросил его на лавку.

— Да нет, Ефим Степанович, какой уж там мешок…

— Вот те на! Али вылет плохой был? — притворно всплеснул руками старик и, расковыряв ногтем лед на замерзшем окне, приложился к нему глазом. — Погода-то, вроде, ничего…

— Ничего, — согласился я, — и вылет был подходящий.

— Не подсаживались, поди? — посочувствовал дед и улыбнулся.

— Плохо подсаживались, — не выдержал я.

— То-то, голубь, — бесшумно рассмеялся старик, — говорил я тебе: не торопись в лес, не будет толку. Дичь-то, ее ведь с наметкой брать надо. А ты на авось отправился. Вот погоди, придет Серега, я ему велю тебе охоту по-нашенскому направить.

Сергей, младший сын Ефима Степановича, работал в колхозе учетчиком, но весь свой досуг отдавал охоте. Охоту он любил и знал в ней толк. Мы уговорились с ним отправиться за тетеревами еще вчера, но в самый последний момент в колхозе нашлась для него какая-то неотложная работа, и он пойти не смог. Дед Ефим мне тогда посоветовал одному в лес не ходить, но, натолкнувшись на мое непременное желание провести утро в шалаше, махнул рукой, проворчав скороговоркой:

— Ну, поди, поди! Померзни…

Предсказания его оправдались полностью. Мне теперь ничего не оставалось делать, кроме как пить горячий чай да слушать рассказы старика о «сурьезной» птице тетереве, которую, «чтобы добыть, надо секрет знать».

Любитель всяких охотничьих хитростей, я попросил деда раскрыть мне этот секрет, но он в ответ только быстро заморгал глазами и, громко обсасывая кусочек сахару, заерзал на месте.

Секрета, одним словом, я не узнал и, напившись чаю, залез на печь, где тотчас же уснул на теплом и мягком овчинном полушубке.

Пока я спал, домой приходил Сергей. За обедом они о чем-то договорились с отцом. О чем именно — я не знал, но к вечеру Сергей привел домой на веревке свору собак. Тут были две гончие, три дворовых сторожевых пса и даже одна лайка. Я, увидев такую подборку, немало удивился и спросил его, зачем нужны в таком количестве и особенно в таком составе собаки при охоте на тетеревов.

Сергей хитро ухмыльнулся.

— Узнаешь. Еще и своих пару гончих возьмем. Пригодятся. Собирайся-ка в лес.

Между тем солнце совсем уже низко повисло над краем неба, и зимний коротенький день готов был угаснуть вот-вот. Куда было идти, на ночь глядя? А Сергей не шутил. Он действительно взял на смычок еще пару своих гончаков. В лес мы отправились с сумерками. Снегу было еще немного, и, напрямик перейдя поле, мы скоро вышли к замерзшему болоту.

— Начнем, пожалуй, с ягодников, — предложил Сергей, — бери-ка смычок да иди правее. Найдешь свежий след — пускай собак. Заяц-то встал уже с лежки.

Это было сказано совершенно серьезно, но мне почему-то показалось, что он шутит, и я спросил:

— Кто же в потемках зайцев гоняет? В потемках разве убьешь косого?

Сергей сдвинул треух на затылок и засмеялся:

— А нам и не надо его убивать. Нам лишь бы собаки лаяли хорошенько, в этом, брат, все дело. Тебе, нешто, батька не сказывал, как у нас тетерь бьют? Ох, и любит похитрить старый! Нам ведь зайцы-то ни к чему сейчас. Нам тетеревиные стаи разогнать надо. Ты шуми, знай, побольше, понял?

Он спустил своих собак по первому же, показавшемуся свежим следу и, сложив ладони у рта, громко закричал на весь лес:

— Тут зайчик, тут!

Черноухая сука в паре с молодым кобелем сразу же подала голос и, повизгивая, начала гон.

— А ты чего стоишь? — повернулся он ко мне. — Иди, ищи другой след.

Я отошел от него шагов на двести и в низких кустах ивняка поставил своих гончих на заячью тропу. Собаки сразу же с голосом пошли по тропе. Скоро к ним присоединилась дворняжка, за ней другая, лес наполнился лаем.

— Дуй навстречу собакам, — окликнул меня Сергей, — да смотри, чтобы они в потемках домой не удрали.

Я свернул с тропы в низину и на опушке выгнал из-под снега тетерева. Он с шумом взмыл вверх и скрылся в темнеющем небе. За ним, сердито прококав, из-под снега вылетела тетерка, но, не увидев в сумерках косача и сделав над опушкой широкий круг, улетела в другом направлении.

В том месте я больше не поднял ни одного тетерева, но у стогов сена в болоте мне попалась целая стая, на этот раз довольно большая. Штук пятнадцать косачей врассыпную разлетелись кто куда при моем приближении. Они поднимались над деревьями и в темноте, теряя друг друга, летели дальше каждый по своему пути. Это я сразу заметил и понял охотничью хитрость своих земляков.

Потом по дороге Сергей рассказал мне, что он тоже распугал две стаи.

Часа через два, с трудом собрав собак, мы вернулись в деревню. Было уже совершенно темно, и, если бы не светила луна, нам, наверно, пришлось бы искать дорогу.

— Четыре стаи только мы с тобой подняли, — подсчитывал Сергей, — а сколько собаки разогнали?