опасаться стоит не назойливого внимания Элены, а чего-то другого. Чего – голосок не знал и сам, а потому Ян не послушал его.

– Элена Андреевна, – вежливо кивнул он, поравнявшись с ней.

Элена сидела на поваленной березе и не встала при его появлении, а потому Ян собирался проскользнуть мимо, не останавливаясь.

– Ян Антонович, куда же вы? – насмешливо окликнула его Элена, когда он уже прошел мимо.

Велико было желание ускорить шаг, но воспитание все-таки не позволило сделать это даже здесь, в глухом лесу. Пусть ему неприятно общество Элены, пусть он искренне презирает ее, а все же не может сделать что-то, за что потом, лежа без сна в темной комнате, она сможет себя стыдить. Не так его воспитывали, не такие ценности в него вкладывали.

Ян остановился, повернул к ней голову, не оборачиваясь полностью, желая показать, что не станет задерживаться.

– Дождь идет, Элена Андреевна. Если не хотите вымокнуть, идите домой. Вас могут хватиться, отец станет ругать.

Элена поднялась с поваленной березы и вдруг оказалась рядом так быстро, что Ян не успел заметить, когда она подошла. Должно быть, выпил лишнего за ужином, внимание рассеялось. Захотелось отступить назад, увеличить расстояние между собой и Эленой, но он остался стоять, глядя на нее сверху вниз. А Элена подошла так близко, что он чувствовал ее дыхание на своей коже, и дыхание это отдавало не цитрусовой водой, которой она обычно пользовалась, а болотной тиной и свежей кровью. Тошнотворный запах, страшный.

– А ты не беспокойся обо мне, – по-змеиному прошипела Элена, глядя ему глаза, и Ян вдруг заметил, что в темноте леса, освещаемом лишь его фонарем, в глазах ее сверкают странные красноватые отблески, будто отражается в них пламя фонаря, хотя он держал его низко. – Ты о себе волнуйся, Ян. Потому что я не позволю тебе уехать. Не останешься со мной добровольно, заставлю.

– Элена, пожалуйста, – твердо сказал Ян, хотя чувствовал, как в животе начинает завязываться колючий узел страха. Чего именно он боится, Ян пока не знал.

– Ну же, – она почти незаметно коснулась губами его подбородка, и губы ее показались Яну холодными и скользкими, будто его поцеловала лягушка. – Обними меня, прижми к себе, согрей. Разве ты не видишь, что замерзаю без тебя? Разве не видишь, как люблю тебя? Согрей меня, Ян, будь со мной.

Ее длинные холодные пальцы внезапно оказались под рубашкой Яна, бесстыдно пробежали по его груди к шее, а он даже не заметил, как и когда снял верхнюю одежду, когда расстегнул пуговицы. Сознание помутилось, и он уже почти не понимал, где находится, с кем и что делает.

Скользкие губы прошлись по его подбородку, поцеловали в уголок рта, а затем с неистовой какой-то жадностью впились в его губы.

«Стань моим, – продолжал звучать в голове голос, теперь не тихий, а звучный, набатом отдающий в висках. – Люби меня, останься со мной».

Нечеловеческим усилием воли ему удалось оттолкнуть от себя Элену, выпутаться из плена ее рук, из странного этого дурмана.

– Я сестру твою люблю! – выкрикнул он, с трудом заставляя себя стоять на ногах. Мир вокруг шатался, деревья кружились в бешеном вальсе, и темнота казалась такой притягательной, что хотелось закрыть глаза и слиться с ней воедино. – Леона навсегда в моем сердце. Та, которую ты обрекла на гибель!

Что-то сильное толкнуло его в грудь, и Ян упал на землю, ударившись спиной и затылком, выронив фонарь. Тот откатился в сторону и погас, но даже в мрачной ноябрьской темноте Ян ясно видел, как Элена легла ему на грудь. Тяжелая, будто могильный камень, придавила его к земле, снова впилась в его губы поцелуем. Только вот это не Элена уже больше, а огромная волчица с серебристой шерстью, и не целует его, а рвет зубами кожу на шее.

Ян закричал от боли и ужаса, но из горла вырвался лишь булькающий всхлип.

«Моим, будешь моим, – звучал в голове голос Элены. – Навсегда моим».

Могильный камень на груди стал еще тяжелее, и Ян больше не мог вдохнуть. Сознание погасло, забрав с собой всю его прежнюю жизнь, Леону, чистую, как весенняя капель, любовь к ней. Ян погрузился в кровавую, липкую темноту, из которой не было выхода.

Глава 26

К концу рассказа Ян совсем выдохся, и, как бы мне ни хотелось поскорее узнать, что было дальше, что случилось с Эленой, как он жил все эти годы, пришлось заверить, что сначала ему нужно поспать. Я уложила его на диван, накрыла одеялом, коснулась ладонью лба, убеждаясь, что температура стала еще ниже. Сама вышла на улицу, где уже начинали сгущаться летние сумерки. Пожалуй, впервые в жизни я жалела, что не курю. Помню, Вадим всегда выходил на балкон курить, когда нужно было хорошенько подумать. Говорил, что, пока сигарета догорает до фильтра, мысли в его голове сортируются в нужном порядке. Увы, мне это было недоступно, а потому мысли блуждали неровными рядами, ударялись о стенки черепа, меняли траекторию, путались с другими. Кажется, в физике это называется Броуновским движением.

Значит, на семье Вышинских лежало некое проклятие, заставляющее вторых детей рождаться с уродствами. Связана ли аномалия нижних конечностей с тем, что они были волколаками? Наверное, да, при такой аномалии дети могут ходить на четвереньках, как те же волки. Юлька не могла, ей сделали множество операций, пытаясь привести ноги в необходимый вид. Не получилось, но и на четвереньках ходить она не умела. Но в чем я была точно уверена, так это в том, что Юлька никакой не волколак. Уж я бы заметила любые изменения из тех, что называла Агния Яну. Ничего подобного с Юлькой никогда не происходило.

Волколаком была сестра Андрея Вышинского, затем его сын. Насчет внука неизвестно, Олег погиб совсем маленьким. И после этого много поколений у Вышинских не рождалось вторых детей. Более того, ветка самого Олега заглохла, теперь я точно знала, что Агата – не его дочь. Скорее всего, сестра. Бездетная сестра. Ветвь Вышинских пошла развиваться по линии Дмитрия. Думаю, к моменту рождения Юльки проклятие себя исчерпало. Уродство осталось, оно заложено в генах, а вот обращение в волколака уже невозможно, поскольку оно лежит где-то за границами материального мира. Я не слишком сильна в проклятиях, но видела это как-то так: некто проклял Вышинских, и проклятие это изменило род как физически, добавив дефектный ген в генотип, так и ментально. И если ген никуда не делся, то ментальное проклятие все-таки ослабло. В моей теории было много слабых мест, но одно смущало особенно: почему больными всегда рождаются вторые дети? Почему именно они «выигрывают» генную лотерею? Зависело бы от пола, я бы поняла, но очередность рождения?.. Впрочем, если я признаю возможность проклятия, то должна признавать и то, что оно действует именно на вторых детей.

Я почти не сомневалась в том, что Элена стала волколаком после того, как на нее напал Николай, ведь она была четвертым ребенком. Точнее, пятым, ведь в усыпальнице я видела гроб новорожденного, скорее всего родившегося мертвым в 1872 году, но это уже не столь важно. А потом таким же образом поступила с Яном, который отказался ответить на ее чувства. Думала, что, став волколаком, он все-таки полюбит ее? Или просто хотела отомстить?

В тех книгах, которые я читала в библиотеке Агаты, не упоминалось о том, что стать волколаком можно через укус. Волколаки же не вампиры, в конце концов. Но пока картина виделась мне так. Наверное, Ян, когда проснется, пояснит этот момент лучше.

Оставался еще вопрос, что мне теперь делать с ним? Раз он волколак, значит, все эти смерти – на его совести? Убийства людей, смертельные игры с ними никак не вязались с характером того Яна, что я знаю, того Яна, что помнит во мне Леона, но, очевидно,