– Нашли. – Лин взяла коробку у Пейтон и открыла крышку – та отскочила со звуком вылетающей из бутылки шампанского пробки. Лин достала и просмотрела первую страницу, заполненную вручную по-немецки. Лин схватила следующую, потом начала быстро перебирать всю пачку листов.

– Мам, что это?

Лин обернулась с таким видом, словно только сейчас вспомнила о присутствующих.

– Инвентарный список, как и ожидалось. – Она указала на ящики. – Это и есть недостающая часть.

Найджел фыркнул:

– Недостающая часть от чего? Неплохо бы узнать, что там внутри.

– У нас нет времени…

– Мам, не надо больше загадок. К тому же, если нас разлучат… Лучше, если все будут иметь представление о том, что происходит.

– Ну хорошо. Поговорим, пока не пришлют людей…

Лин положила записи обратно в коробку.

– Во-первых, следует понять, что Краус сделал вывод о человеческом геноме не сразу. Прежде у него имелись другие теории. Первая – что эволюция человечества ускоряется.

– Прерывистое равновесие, – кивнул Найджел. – Он считал, что мы находимся в середине видообразования.

– Прерывистое равновесие – это что? – спросила Эйвери.

Найджел повернулся к ней:

– Ты в самом деле не знаешь?

– Пардон, в университете я занималась теннисом, а не эволюционной биологией.

Найджел выпучил глаза.

Пейтон остановила спорящих движением руки.

– Мам, просто расскажи, и все.

– Теорию прерывистого равновесия, – начала Лин, – в 1972 году предложили Нильс Элдридж и Стивен Джей Гулд. До этого биологи-эволюционисты спорили о том, как именно появляются новые виды. Большинство считало, что они формируются медленно и постепенно – то, что мы называем филетической эволюцией. Однако палеонтологическая летопись не поддерживает этот вывод. Она показывает, что, однажды появившись, вид в целом сохраняет стабильность и генетически почти не меняется длительный период времени. Когда же начинает происходить эволюция, это случается быстро, и новые виды ответвляются в относительно короткое время. По крайней мере, по шкале геологического времени.

– Почему? – поинтересовалась Пейтон.

– События, дающие толчок периодам быстрой эволюции, остаются предметом бурных споров. Известно, что это происходит, когда организм попадает в новую среду.

– И вынужден приспосабливаться, – закончила Эйвери.

– Верно. Либо когда вид остается тем же, а меняется окружающая среда, как произошло во время вымирания четвертичного периода.

– Вот что изучали ученые на «Бигле», – заметила Пейтон.

– Именно. Исследователи установили, что вымирание четвертичного периода было вызвано двумя факторами. Во-первых, повсеместно изменился естественный климат, особенно в конце последнего ледникового периода. Если копаться в технических подробностях, то мы все еще живем в ледниковый период протяженностью несколько миллионов лет – на данный момент идет период между оледенениями. Во время вымирания четвертичного периода потепление на планете и отступление ледников создали угрозу существованию многих видов. Вымерли крупные животные, приспособленные к жизни в холодном климате, а те, что сохранились, стали легкой добычей вторгшихся в их среду обитания людей. Масштабы таких климатических изменений трудно себе представить. Ледяной покров на поверхности Азии, Европы и Северной Америки прекратил расширяться и начал откатываться назад. За несколько веков растаяло невообразимое количество льда – в некоторых местах уровень моря поднялся на десять метров. На столько он поднялся бы сегодня, если бы растаял весь лед Гренландии.

Однако больше всего изменение климата повлияло на морские течения. Приток пресной воды из Северной Америки в северную часть Атлантики обратил вспять движущееся от экватора на север теплое течение. Теплая вода начала поступать на юг, в область Антарктиды, отчего начали таять местные льды и менять направление циркумполярные ветры. За тысячу лет бо́льшая часть планеты превратилась из мерзлой пустыни в плодородную зону, прекрасно устраивающую наших предков – она была для них как на заказ. Мы жили в удачное время, и оно нас изменило.

В этом состояла главная теория Крауса. Он считал, что последний ледниковый период дал толчок быстрой эволюции нашего вида. В контексте прерывистого равновесия мы называем отщепление вида «кладогенезом». Некоторые ученые на борту «Бигля» полагали, что человечество как вид разделилось на два новых вида, однако собранные ими генетические доказательства этого не подтверждали. Краус выдвинул версию, что в одном из племен развилось существенное генетическое превосходство, основанное на принципе работы их мозга. Свидетельством служит наскальное искусство.

Лин махнула рукой в сторону пещеры.

– Потому его и интересовало это место. Альтамира – один из древнейших образцов пещерного искусства и вымысла. Краус считал появление искусства трансцендентальным моментом нашей эволюции. Он приравнивал это… – Лин взглянула на ящики, – к открытию шкатулки Пандоры. Образное мышление дало толчок дальнейшему ускорению человеческой эволюции. Если сравнить наш прогресс за последние тридцать пять тысяч лет с миллионами лет, которые гоминиды населяли планету до нас, мы покажемся организмом совершенно нового типа. По идее, у столь революционного перехода должна быть причина – экологический фактор, задающий изменения в поведении. Однако никаких экологических факторов мы не находим.

– Вот, значит, зачем понадобился «Бигль», – произнес Найджел. – Брать ледяные керны, собирать археологические и биологические пробы повсюду в мире. Вы пытались втихаря обнаружить следы экологических «детонаторов» в прошлых эпохах.

– Да. Сначала мы выдвинули теорию ГПГ.

Найджел понимающе кивнул.

– Ладненько, – сказала Эйвери. – Как расшифровывается ГПГ?

– Горизонтальный перенос генов, – пояснила Лин. – Почти вся эволюция происходит за счет вертикального переноса генов – ДНК передается от родителей ребенку. Горизонтальный перенос происходит, когда ДНК приобретается от другого живого организма.

– Для бактерий это обычное дело, – вставил Найджел. – Одна бактерия формирует выгодное свойство и передает его другой бактерии. Кстати, именно таким путем они приобретают сопротивляемость антибиотикам.

Лин кивнула:

– В нашем случае мы предположили наличие внешнего источника ДНК, направляющего человеческую эволюцию.

– Типа инопланетян? – с сомнением спросила Эйвери.

– Нет, не настолько сенсационно. Мы думали о бактериях-симбионтах или вирусах, живущих в кишечнике. Когда Краус изучал длинную дугу истории, он обнаружил кое-какие странные совпадения, своего рода синхронность. Взять, к примеру, эти рисунки. – Лин подошла к стене. – Наскальная живопись возникла примерно в одно и то же время во многих местах в Европе и на Ближнем Востоке. Почему? Как связанный с образным мышлением эволюционный скачок мог произойти одновременно в разных популяциях, разделенных огромными расстояниями? Точно так же дело обстояло двенадцать тысяч лет назад в период зарождения сельского хозяйства. Мы обнаружили одиннадцать различных цивилизаций, совершенно изолированных друг от друга, у которых сельское хозяйство возникло само по себе почти одновременно. Или письменность – очередной прорыв в истории человечества, позволивший сохранять знания куда эффективнее, чем с помощью устных преданий. Она тоже появилась практически одновременно по меньшей мере в трех несвязанных популяциях.