Телла крепче сжала кинжал, но с места не сдвинулась.

– Почему ты колеблешься, любовь моя?

– А почему ты мне помогаешь?

– Думаешь, мне это легко дается? – Наклонившись вперед, Джекс уперся грудью в лезвие. На этот раз от него пахло не яблоками, а спиртным и сердечной болью. Когда он заговорил, его слова были едва различимы: – Полагаешь, мне свойственно быть добрым?

– В том, что ты со мной сделал, не было ничего доброго.

– Ты права, – прошептал он. – Я повел себя эгоистично. Так что ударь меня ножом, пока это не повторилось. Чем дольше мы будем связаны, тем труднее противостоять узам. Ты можешь сколько угодно меня ненавидеть, но обнаружишь в себе потребность находиться рядом со мной. Так что, если действительно хочешь покончить с этим, сделай это сейчас. Пронзи меня кинжалом и разорви то, что нас связывает.

Ладонь у Теллы вспотела, и инкрустированная драгоценными камнями рукоять сделалась скользкой. Телла так и хотела поступить. Хотела полоснуть его ножом, тем самым поставив точку во всей этой истории. Но что-то в словах «Разорви то, что нас связывает» заставило ее задуматься.

Возможно, все это время он знал, что, как только ей станет известно об их браке, она явится к нему, требуя его прекращения. Может быть, именно поэтому он так легко и сдался, так как на самом деле хотел того, на что ее подбивал. Она ведь, предположительно, его настоящая любовь, та, кто заставил его сердце снова биться. Значит, она же и его самая большая слабость.

– Если я сделаю это, если разорву нашу связь, останусь ли я по-прежнему твоей настоящей любовью?

– Почему тебя это волнует? – Джекс поджал губы, как будто не мог дождаться, когда, наконец, избавится от нее, но выражение его глаз говорило, что с куда большим удовольствием он бы поглотил ее целиком. – Полагаю, после сегодняшнего ты больше не захочешь меня целовать.

– Просто ответь на вопрос, Джекс.

В мгновение ока он обхватил своей холодной рукой ее подрагивающее запястье и опустил кинжал ниже, процарапав на своей коже розовую линию прямо к центру груди. – Я не знаю, в самом ли деле ты моя настоящая любовь, Донателла, но хотел бы, чтобы это было так.

Убрав руки от кинжала, он обнял Теллу за талию. Мгновение она не могла пошевелиться. Сегодня его пальцы были холоднее, чем когда-либо, вызывая озноб, проникающий глубоко под кожу.

– Я сознаю, что совершил неблаговидный поступок. Но если ты хочешь услышать печальную историю, в которой я оправдываю то, что сделал, спешу тебя разочаровать: ничего подобного не будет. Я злодей даже в своей собственной истории. А вот тебе отводилась совсем иная роль. – В его глазах отразилось страдание. – Ты должна была быть моей настоящей любовью и вожделеть меня, а не его. Ты должна была стать так же одержима мной, как я тобой. – Он крепче прижал ее к себе, едва не пронзая собственную грудь кинжалом, когда прислонился своим прохладным лбом к ее лбу.

– Если ты сдерживаешься, потому что думаешь, что я прикончу тебя или причиню боль, как только наша связь будет разорвана, уверяю, что ты как никогда далека от истины, – продолжил Джекс. – Угрожая, что убью тебя, если Легендо не отдаст мне силу, в которой я нуждался, я лгал. На самом деле я не сделал бы этого. Я даже надеялся, что он откажет, и тогда ты бы бросила его и выбрала меня. Я себялюбив и хочу тебя, но никогда бы не причинил тебе вреда.

– Ты уже сделал это, – воскликнула Телла и вонзила кинжал ему в грудь.

Донателла

Предполагалось, что больно будет только Принцу Сердец, но, пронзив кинжалом торс Джекса и произнеся необходимые для освобождения слова, Телла и сама в агонии согнулась пополам. Ее ребра и сердце внезапно обожгло огнем, стало трудно дышать. Как будто кто-то вскрыл ей грудную клетку и забрал что-то жизненно важное.

Ее зрение затуманилось, а когда, наконец, вернулось, карточная комната была не в фокусе, за исключением Джекса. Всю оставшуюся жизнь, думая о разбитом сердце, она вспоминала его устремленный на нее взгляд. Его руки безвольно висели вдоль тела, лицо исказилось от боли. Из глаз текли кроваво-красные слезы. Однако он не зажимал открытую рану и не предпринимал ничего, чтобы остановить кровь, струящуюся по торсу и собирающуюся в лужу на полу.

Телла знала, что поступила правильно, но чувствовала себя при этом совсем не так, как ожидала.

– Почему ты до сих пор здесь? – Джекс упал на стул, продолжая забрызгивать все вокруг себя кровью. Рана была не смертельной, но оказалась глубже, чем предполагала Телла. Она вовсе не собиралась убивать Принца Сердец, пусть даже и временно.

– Ты должен что-то с этим сделать. – Она шагнула к нему, намереваясь остановить кровотечение.

– Не надо. – Джекс выбросил вперед дрожащую руку, и взгляд его сделался холодным, как мороз и проклятия. – Тебе следует уйти. Ты уже получила то, что хотела.

Однако Телла больше не была уверена в том, что именно она только что получила.

Она должна была торжествовать, поскольку никогда не хотела быть связанной с Джексом. И все же ее ноги дрожали с каждым шагом, который она делала прочь от него и его жилища.

На долю секунды возникло искушение вернуться и отменить то, что она только что сотворила. Сама того не осознавая, она чувствовала себя немного менее одинокой, когда между ними существовали узы. Но связанной подобным образом она хотела быть вовсе не с Джексом.

Ее тело сотрясла дрожь, живот скрутило, а в душе образовалась пустота, которой прежде не было.

Проходя мимо домов, Телла представляла себе спящих внутри людей: тесно прижимающихся друг к другу мужей и жен, делящих комнату сестер, мальчиков с лежащими в ногах кровати собаками.

Но у Теллы не было собаки.

А у ее сестры появился возлюбленный.

И Легендо никогда не станет ее мужем. По правде говоря, Телла даже не была уверена, что хочет выйти замуж, ведь ей нужен только он! Он весь, целиком – и так было всегда. Еще до того, как познакомилась с ним лично, она была очарована юношей, которому достало смелости осуществить свое единственное желание и назваться Легендо.

Потом, встретив его во плоти, она снова влюбилась в него. Она любила его как Данте, но еще больше – как Легендо. Данте помог ей забыть, а Легендо снова научил мечтать. Ей нравились красочные сны, в которых они были вместе, и изысканная ложь, сотканная из иллюзий специально для нее. Столь же сильно любила она и его несовершенную правду. Ей нравилась его заботливость – и игривость тоже. Она души не чаяла в человеке, который в одном и том же разговоре называл ее и ангелом, и дьяволицей.

Ей нравилось, как он дразнил ее, – вот бы так продолжалось вечно! Она хотела услышать остальные его истории – и стать их неотъемлемой частью. А больше всего на свете она стремилась всегда быть рядом с ним, видела ли прекрасный сон или боролась с кошмаром – и наоборот, когда сама помогала ему создать новую иллюзию. Даже если ради этого пришлось бы пожертвовать чем-то из того, о чем она всегда мечтала.