Он нахмурился, опустил глаза. Надя крепко сжала его руки. — Коленька, ты знаешь такие подробности этой истории, откуда?

— Все выплыло наружу, когда были опубликованы фотографии, на которых моя мать и итальянец придавались любовным утехам. Скандал был грандиозным, имя моего отца запятнано, он тогда чуть инфаркт не заработал. Неприятностей было предостаточно, не забывай, это времена других норм и правил, да еще за рубежом. Одним словом, нам предстояло вернуться на Родину. Фотографиями пестрела вся пресса, отец сходил с ума, мать сначала пыталась себя защитить, но Джузеппе отказался от нее почти сразу, обвинив во всем только ее. Себя он представил как жертву интриг этой порочной женщины. Он налево и направо давал интервью, понимая, что хотя бы на такого рода популярности повысит свой рейтинг, если уж с карьерой дипломата покончено. Мы вернулись в Союз, отец подал на развод. Я остался с ним. Больше я ее никогда не видел, она исчезла из нашей жизни.

— Твоей матери, наверное, было очень плохо? — спросила Надя.

— Почему ты жалеешь, прежде всего, ее? — удивился Николай.

— Она полюбила человека, который на поверку оказался ничтожеством и трусом, к тому же она потеряла семью.

— Она не любила нас с отцом, так же как итальянец — ее. Тебе не кажется, что она заслужила все это?

— Я не знаю, не мне судить, — Надя покачала головой.

— Я знаю! — резко отозвался Николай, поднялся из-за стола и вышел из кухни. Надя нашла его курящим на балконе.

— Ты все еще злишься на нее? Но ведь прошло столько лет! — мягко напомнила она.

— Да, и после стольких лет отец мне говорит, что это я сделал те скандальные фотографии. Это я испортил ему жизнь!

— Он просто погорячился.

— Нет, он, и правда, так считает! — возразил Николай. — И считал все эти годы.

— Неужели он так плохо знает собственного сына? — удивилась Надя. — Он же растил тебя, воспитывал, был рядом все эти годы. Мне очень жаль, что Владимир Григорьевич не хочет замечать очевидного: ты сын, которым можно по праву гордиться, ты — порядочный и искренний.

— Ты мне веришь? — Николай повернулся к жене, она обняла его.

— Верю.

— А если я ошибусь в чем-то, ты способна меня выслушать и понять?

— Способна, ведь я тебя люблю.

Он, наконец, улыбнулся.

Глава 53

— Я мало понял из сказанного тобой по телефону. Что случилось? — в квартиру вошел отец Ангелы. Полчаса назад ему позвонил Фертовский-старший в крайне возмущенном состоянии, в чем-то обвинял сына, говорил про какую-то Машу.

— Проходи, — отозвался хозяин дома, он держал в руке бокал со спиртным и, похоже, уже его ополовинил. — Выпьешь?

— Нет, знаешь ли — сердечко, — прижал руку к груди с левой стороны, — да и тебе не советую, немолодые мы уже.

— Немолодые… — повторил Фертовский, — в этом и вся беда. Мне казалось, что я никогда не постарею, а теперь смотрю в зеркало и…

— Ну, насчет зеркала тебе еще можно особо не расстраиваться, — Стефанович сел в кресло напротив, сложил руки в замок и уставился на друга. — Ты вон, какой красавец, и стать, и фигура, и даже кудри сохранились.

— Да, что там кудри! — махнул рукой Фертовский. — Она еще девочка, понимаешь? Маленькая девочка, а я вдруг почувствовал такое…

— Подожди, объясни мне толком, — мягко остановил его Стефанович, — ты что, влюбился?

— Я и сам не знаю… — он поднялся с кресла, поставил неловко стакан и расплескал его содержимое. — Черт, не терплю свинства!

— Успокойся, пожалуйста, — Стефанович позвал домработницу, которая тут же навела порядок и, повинуясь характерным жестам гостя, пока хозяин, молча, стоял у окна, убрала бутылку. — Давай насухую и по порядку, хорошо?

— Это произошло на одной из первых лекций, ты же знаешь, что я еще и подрабатываю в Университете Управления. Большая аудитория, несколько групп, лица…Я не имею привычки всматриваться в них, особенно, когда читаю лекцию, семинары — другое дело. Но здесь получилось иначе, я показывал на экране табличные слайды, комментировал. Довольно часто в такие моменты внимание студентов ослаблено, они переговариваются, роются в своих телефонах, кто-то даже умудряется читать под партой. Она сидела на третьем ряду и внимательно смотрела на экран, свет в аудитории был приглушен, я намеренно его оставляю для возможности записей и пометок. Поэтому я смог увидеть ее лицо, глаза…

Ее не назовешь красивой, скорее миленькая, пожалуй, больше всего в ней привлекательна сама молодость, плюс живая мимика, интерес к миру, у нее лицо… — он задумался, — она удивительно интеллектуальна. И голос у этой девочки такого тембра, который ласкает слух мужчины.

— Голос? — переспросил Стефанович. Он ушам своим не поверил: Володя сроду не был романтичным и никогда, это точно, ничего подобного не говорил о женщинах.

— Да, он не низкий и не фальцетный, такой немного грудной и мягкий. Говорит она, не подбирая слов, нет лишнего, нет молодежного сленга. Представь себе, что Маша пересмотрела большую часть театрального репертуара столицы и весьма интересно рассуждает на эту тему. Я поразился и ее поэтическому вкусу: Уильям Сомервилль, оказывается, и ее любимый поэт. И она читает его в подлиннике.

— Володя, — попытался его остановить Стефанович, — ты говоришь, как пылкий юноша, который ослеплен своей любовью. Дорогой мой, это уместно лишь в определенном возрасте.

— Опять ты про возраст? — досадливо воскликнул Фертовский.

— Ну, хорошо, давай посмотрим с другой позиции? — мягко предложил Стефанович. — Сколько ты ее знаешь?

— Я отлично разбираюсь в женщинах, — заявил он, — даже, несмотря на неудавшийся брак. Я все-таки не мальчик.

— Вот именно! — подхватил Стефанович.

— Виталий, — Фертовский вздохнул, опустился в кресло, — я так устал от одиночества и пустоты, которой была наполнена почти вся моя жизнь.

— Но у тебя ведь есть сын.

— Я ему не нужен, он живет своей жизнью, по своим правилам, он совсем другой, чем мне хотелось бы. Наверное, я где-то виноват, что давил на него, пытался сделать из него свою копию. Это вызывало только протест и отчуждение, мы ссорились почти каждый раз. Знаешь, что я сделал в последнюю нашу встречу? — он стал теперь лоб.

— Что?

— Я обвинил собственного сына в том, что это он разрушил мой брак с Софьей. Помнишь, историю с публикацией этих ужасных фотографий с ее любовником?

— Помню. А причем здесь Николай?

— Я решил, что он тайком снимал свою мамашу. Черт, и как это мне в голову пришло? Он ведь был тогда совсем мальчишкой, правда, везде носился со своим фотоаппаратом, вечно пропадал у старика-художника. Знаешь, я даже ревновал его тогда, хотя в